[Они знают!!!]

Зубастый тапок с историей одного собеседования:

Голова, бедная моя голова… Зачем я вчера пил? Глупый вопрос. Затем же, зачем и позавчера, и третьего дня. И завтра, и послезавтра. Шучу. Завтра же займусь поиском работы. А лучше сегодня. Да, определенно следует начинать сегодня. Вот только проветрю чуток буйну головушку. Так сказать, раскручу головной пропеллер свежим ветром. Фигасе я загнул. Чисто Маяковский. Бродский с Есениным, епт. Таки во мне поэт умер. Ну и хрен с ним. Стихами сыт не будешь.

О, а вот и тупичок подходящий. Сортир общественный типовой, ага. Куча строительного мусора, на ней крыса дохлая валяется. На загнивающем Западе из этого художественную инсталляцию состряпали бы. Буржуины бабки платят, чтоб на такое поглазеть. А у нас подобной красоты навалом, бесплатно к тому же. Крыса, наверное, увидав с высоты великолепие окружающего ландшафта, подохла на месте от восторга. Сердце от умиления разорвалось, не иначе. Отойду-ка я подальше, дабы не тревожить прах усопшей. Стоп, а это еще что такое? Откуда? На грязной обшарпанной стене чистенький белый листок. Машет мне неприклеенным уголком, зараза. Иду я к тебе, иду. Так, что тут у нас? "Скрипичному Мастеру требуется ученик". Надо же, Мастер с Большой Буквы. Хе-хе. А впрочем пофиг, главное чтоб платили. Э, а телефон где? Куда звонить-то, ироды? Адрес и ничего более. Недалеко, можно и сходить. С неотложными делами только разберусь…

Дом старый, наверняка при царях еще строили. Жаль, во дворах стоит, кабы был виден с улицы — ему фасад хотя бы причесали. А так… Кому оно надо. Ну вот, вроде бы пришел. Стучу. "Заходите, открыто!" Встречаюсь взглядом со стариком. А я другого и не ожидал. Кто еще, кроме пенсионера, этим заниматься станет. Непрестижно как-то. В смысле — кому они сейчас нужны, скрипки эти? Чего я вообще сюда заявился? Дурак. Нет на мясокомбинат какой пойти: спрос на колбасу всегда есть, деньги небось бесперебойно идут, еще и стырить чего можно при случае. А здесь?..

— Вы по какому поводу, молодой человек?

— А? Я это, по объявлению.

Дедуля улыбается. Еще бы, нечасто такого дуралея, как я, встретишь. Ладно, попытка не пытка. Может, и заработаю чего.

— Вы проходите, не стесняйтесь.

Да я не стесняюсь. Так, задумался о неисповедимых путях Господних. С похмелья со мной и не такое бывает. Что ж, посмотрим. В мастерской светло, сухо, приятно пахнет хвоей. Какой к собакам мясокомбинат? Вонь, грязь и крысы шастают. Не то что здесь. Ну и пусть заработок небольшой, зато работа не пыльная. А вдруг старый хрен прилично бабла поднимает, откуда я знаю? Надо все-таки попробовать. Откашлявшись, подаю голос:

— Я, правда, раньше ничем таким не занимался…

— С деревом работать умеете?

— Умею конечно, я на мебельной фабрике два года проработал.

Дед смотрит на мою руку с недостающими фалангами. Не смотри так, дедуля. Бывает. Пьяный пришел на работу, а там циркулярка. Закон подлости, все дела. Демонстрирую деду кисть со стесанными пальцами.

— Какая-то дура масло разлила, а я поскользнулся и под трамвай угодил! — типа пошутил, ага. Читал я, помнится, про масло и трамвай и чувака, который от этого умер. Там тоже Мастер был. Сумасшедший. И чертовщина еще какая-то. Короче, они там все сумасшедшие были. А мой дедуля тоже, поди, того. С приветом. Склонил голову набок, как скворец-переросток, смотрит на меня внимательно так. Хотя, почему скворец? У скворцов не бывает седых спутанных волос ниже плеч. Хипповал дедуля по молодости? Или просто стричься лень? Глаза с сумасшедшинкой все-таки. Или с чертовщинкой. А, дедуля, как ты насчет чертовщины? Обещаешь, не? Аннушки с маслом будут? Хотя я лично Светочек предпочитаю. Сиськи у них побольше да помягче, понимаешь, дед? Да что ты в этом понимать можешь. Похоже, не будет уже ничего в моей пропащей жизни — ни девок, ни чертовщины.

— Шутите, молодой человек? Это хорошо. Знайте: человек жив, пока смеется. Душа его жива, понимаете? — Дед заглядывает мне в глаза: — Идите домой, молодой человек. За дело с ясной головой следует браться. Жду вас завтра.

Спрыгиваю с крыльца на кучу палых листьев. Пусто во дворике. Можно подурачиться, пока никто не видит.

Захожу зачем-то в тупичок, в котором объявление увидал. Странно, ни объявления, ни крысы дохлой. Может, ошибся? Да нет же, вроде место то же. А вон и крыса. Живая, стоит, пялится. Неужто воскресла? Мне смешно. Животное ты помоечное. И я с тобой. Мудак безрукий. Кому я нужен. Не срастется с работой — тоже на помойку жить пойду. Возьмешь меня к себе, хвостатая? Небось, пожалеешь, места хлебные покажешь. Впрочем, не надо меня жалеть. Перебьюсь.

***

Закусив кончик языка, старательно выпиливаю заготовку. Дед ходит вокруг, на нервы действует. Сам почему-то ничего не показывает, только указания раздает. Ну да ладно. Инструмент у деда хороший, не ширпотреб китайский с рынка. Одно удовольствие с таким работать. В пыли, правда, все. Сто лет он тут не прибирался, что ли?

Дед садится напротив, заглядывает мне в глаза:

—Верите ли вы, что произведение искусства имеет собственную душу?

Я пожимаю плечами.

— Не верите… Жаль. Знаете, я всю жизнь мечтал, что однажды создам не просто музыкальный инструмент, нет, это должно быть что-то высшее, не доступное человеческому пониманию. Я мечтал получить ключ к сокровенному… Скрипка… Она так точно передает все движения человеческой души, все наши страсти, горести, радость, счастье… И все же это не что иное, как мимолетная тень настоящих переживаний, всего лишь отражение, бледная копия… Я готов был продать душу Дьяволу, лишь бы совершить невозможное — создать инструмент, который бы не имитировал смех и плач, а плакал и смеялся по-настоящему, понимаете, молодой человек?

Изо всех сил пытаюсь состроить понимающую мину. Веселый дед мне попался. С изюминкой. Какой великолепный бред несет! Видать, решил подкрепиться с утра пораньше, да дозу не рассчитал. Странно, что не пахнет от него ничем. Ни малейшего запаха алкоголя. Вообще ничего. Разве так может быть? Обычно от стариков несет чем-то эдаким. Нафталином в лучшем случае. Принюхиваюсь. Дед отшатывается, не прерывая своей речи:

—Я не успел. Мне не хватило самой малости… Я стар, нет во мне уже живого огонька, все что было — ушло. А в инструмент нужно душу вложить, понимаете?

Даже не знаю, что отвечать. Просто киваю. Ну дед, ну артист… Давай уже, завязывай с разговорами, Спиноза хренов, работа стоит.

***

Моя первая скрипка почти готова. Хороша получилась, ладно сработал. Дед хвалит. Да я и сам вижу, что хороша. Зря говорят, что первый блин комом.

Сплю в последнее время очень плохо. Снится всякая хрень. Будто руки у меня в крови, в ушах душераздирающий вой звенит. Я бегу, бегу куда глаза глядят, затем падаю в темноту. Мне хочется кричать, но я не могу, горло словно сковано. Отвратительное ощущение. Нажраться бы в хлам. Как раз повод есть. Все-таки не каждый день с тобой первая скрипка случается, гыгы. А кошмары — это ничего, просто нервишки пошаливают. Пройдет. Дед, сволочь, бочонок кровушки моей выпил: то ему не так, это не эдак, чуть что — сразу переделывай. Слава тапкам, осталось струны натянуть — и готово! Сегодня пошлю деда на хрен и отправлюсь праздновать.

***

Деда в мастерской не застал. На моей скрипке три струны были натянуты, осталась последняя. Неужто дед наконец решил сам что-нибудь сделать? Чего же четвертую не натянул? Мне решил это удовольствие оставить? Ладно, без него не стану ничего предпринимать, выйду лучше покурю пока.

На лестничной площадке столкнулся со старушенцией.

— Чтой-то вы здесь ходите?

Ненавижу этих бабулек. Везде им свой нос надо сунуть. Все же вежливо интересуюсь:

— Деда из второй не знаете?

— Из второй? Да нету там никого давно уже, — бабка окидывает меня оценивающим взглядом. —Что, истории старые собираете? Журналист, наверное?

— Ага, из газеты "С добрым утром", —отворачиваюсь, чтобы закурить. Бабке, видать, зудело поделиться со мной своими замечательными историями:

— Ой я еще в школе училась… Тут такое случилось! Жил наверху дед Матвей, жена его, баба Тоня, пироги такие вкусные пекла, всегда нас угощала. И дочка у него замечательная была, учительницей у нас в школе работала. Деток у нее двое было, муж помер, так она к родителям вернулась, к деду Матвею с бабой Тоней, значит. У деда мастерская как раз во второй была, он там скрипки, гитары чинил, моему брату знаете как хорошо гитару сделал? Сидел там у себя целыми днями, баба Тоня ему поесть носила… И досиделся, значит. Съехал с катушек дед Матвей. — Бабка истово пререкрестилась. — Проснулась я как-то ночью от шума, выскочила за родителями на лестницу, а там дед Матвея милиция под руки ведет. Страшный такой! В крови с головы до ног, весь трясется, плачет, кричит, что не хотел их убивать, хотел только душу свою вернуть, дескать, душу они у него забрали. Это он про бабу Тоню и про Настасью Матвеевну, учительницу мою… Зарезал он их. И внуков своих не пожалел, внуков тоже… — Бабка вновь закрестилась. — Дед всегда вежливый такой был, не пил, не дебоширил, и вот нате. Мой вот всю жизнь пьянствовал, порой меня последними словами честил, поколачивал бывало, но до такого никогда бы не дошел, чтоб свою плоть и кровь сгубить. Беречься таких надо, которые тихие, никто не знает, что у них в голове сидит. Душу они у него отняли! Да не было у него той души никогда, так и напишите в газете своей. А меня Татьяна Владимировна зовут, вы если чего еще узнать хотите, милости просим, в восьмой я живу…

Нифига себе фантазия у бабки. Пойду лучше, а то повиснет на ушах, не отвяжешься. Забежал в мастерскую. Натяну я уже эту струну, не буду старого хрена ждать…

***

Темнота. Тишина. Горло сдавило как тисками. Я хочу закричать… Я не могу кричать — и я пою. Все мое существо вибрирует, каждый нерв оголен, я не могу сдержать рвущийся наружу поток. Меня окружают люди, я не могу их видеть, но я чувствую: они заворожены льющейся в их уши музыкой, источник которой я сам. Я пою о любви, о смерти, о победах и надеждах, о прошлом и будущем. Музыка… Ней можно сказать то, что не выразишь никакими словами. И Мастер был прав: у инструмента должна быть душа.

Автор -  Два таракана-пацифиста

Вопрос: Крипи?

1. Да!		69	(100%)
Всего:		69

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Прядильщица с репортажем из детской библиотеки:


Устраиваясь на работу, я, конечно, отдавала себе отчёт, что она опасна для жизни. Летом в маленькой детской библиотеке всегда есть риск умереть от скуки. Но в небольшом провинциальном городишке, где только что встали несколько крупных заводов, выбирать работу не приходилось. Мои родители считали, что это шанс, да и, по правде говоря, я была того же мнения, хоть и не испытывала особого энтузиазма.

Одноэтажное здание библиотеки находилось в пятидесяти метрах от моего дома, и это был несомненный плюс. Я часто ходила туда в детстве, брала книги, писала сочинения и рефераты. И одна из моих коллег даже меня помнила. Её звали Александра Ивановна, она вместе со мной занималась выдачей книг. Очень уютная и добродушная женщина. С читальным залом же управлялась Инесса, высокая строгая дама, похожая на актрису Мэгги Смит. Ей было лет шестьдесят, и она просила не старить её отчеством. Я заполняла читательские формуляры, выдавала книги, по расписанию дежурств занималась уборкой. Ничего особенного - простые и скромные обязанности за очень скромную зарплату. Самым страшным в этой работе оказалось время. Напротив моего стола под самым потолком висели часы и каждый день, каждый час, каждую минуту издевались надо мной. У этих часов были самые ленивые стрелки в мире. Я даже хотела их снять, но стремянки в библиотеке совершенно не водилось.

Конец мая был сравнительно бодрым: вереницей тянулись школьники с русской классикой, взятой, очевидно, на уроки литературы. Начало июня – почти скучным. За книгами на летнее чтение заходили только особо сознательные ботаники. Сознательных было человек пятнадцать на небольшой спальный район с тремя школами. После них начался «мёртвый сезон». Мёртвый во всех отношениях. К нам почти никто не заходил, а от адской жары и ужасной скуки хотелось в петлю. Коллеги мои гоняли чаи в читальном зале, а я чай в жару не пила, разговоров о внуках и грядках поддерживать не умела, а потому коротала время за всякими монотонными занятиями вроде вязания и гипнотизирования стрелок часов.

Редкие посетители заходили сделать ксерокс с документов в читальном зале. Ещё заглядывала подружка Инессы, бравшая книги для внука. И светловолосая девочка Стася. Стася заставила меня понервничать – я не нашла её формуляра ни по фамилии, ни по возрасту, хотя она утверждала, что давно сюда ходит. Пришлось завести новый. Она взяла рассказы Драгунского. Знаете, я даже на стуле подпрыгнула от неожиданности. Сейчас ведь дети совсем другое читают. Потом пришла снова и взяла «Волшебника Изумрудного города». Потом «Урфин Джюс», «Приключения Самоделкина и Карандаша», «Чёрную курицу»… Она приходила раз в три-пять дней, мне казалось, что для десятилетнего ребёнка она читает очень быстро. И всегда пыталась завязать со мной разговор, поделиться прочитанным. Как будто ей не хватало компании, не с кем было поговорить. Я была только рада: без присмотра за часами время текло куда быстрее. Она мне жаловалась на скуку, я её отлично понимала - в общем мы нашли друг друга. Я советовала ей книги, из таких, старых, она радовалась. А ещё потом мы обязательно в каждый её визит стали играть. На дальнем столе лежали старые и хорошенько уже потёртые настольные игрушки из моего детства, даже и не знаю как объяснить… чёрт… в общем кидаешь кубик и ходишь фишками. Кто первый дойдёт до финиша – того и победа. Ностальгия…

Она была такая славная девчушка, вежливая и смышлёная. Интересовалась всем на свете. Хватала меня за руку и, проникновенно глядя в глаза, говорила: «Ты ведь меня не бросишь? Ты всегда будешь тут, со мной?» Конечно, я ей обещала, куда я денусь.

14 июля, я хорошо запомнила, потому что это была суббота, короткий день, после того, как за Стасенькой закрылась дверь, рядом со мной материализовалась уютная Александра Ивановна и, больно схватив за руку, потащила меня в архив читального зала. Там, в углу комнаты за накрытым столом сидела хмурая Инесса. Она меня долго, а главное беспредметно ругала. Я терялась в догадках и перебирала в уме пункты должностной инструкции, которые могла нарушить. Но объяснение превзошло все ожидания. Де подружка-то моя мёртвая давно, и в среднем каждые четыре дня на протяжении месяца я выдаю книжки трупу. Инесса рассказала мне душераздирающую историю о том, что де моя Стасенька лежала в больнице, а сюда приходила за книгами, пока её не сбила машина.

- Лет пятнадцать назад это было. И вот до сей поры ходит. У нас так часто меняются библиотекари поэтому, - Александра Ивановна качала головой, - мы-то с Инкой привычные, не обращаем на неё внимания.
- Рядом же церковь, какие привидения, - я с усилием выдавила из себя смешок.
- Так она и не в церковь же ходит, милая.

Сначала я подумала, что старухи окончательно выжили из ума. Но вместе, как известно, только болеют гриппом, а с ума сходят поодиночке. Потом я решила, что они меня разыгрывают. Эта версия была ещё более хрупкой, чем всеобщее помешательство. Это были не те люди, чтобы так глупо шутить.

Я предельно вежливо поблагодарила их за предупреждение и сбежала домой. Пила холодный чай, лазила в интернет, читала, чёрт, смешно даже, про привидений. Конечно, в сети всё больше всякая чушь. Конечно, ни слова о мёртвых девочках, посещающих библиотеки. Хотя может ли быть сама мысль об их существовании в реальном мире адекватной? Много думала. Стася приходила примерно в одно и то же время, всегда в одной и той же одежде. Я почему-то никогда на это не обращала внимание. Но разве это подтверждает то, что она труп? А ещё у неё были тёплые руки. По-моему, у привидений не может быть тёплых рук - во всех фильмах ужасов если ребёнок с чертовщиной, то он непременно холодный. Боже, сама не знаю почему я в мыслях так цеплялась за эти тёплые руки. И почему уволилась моя предшественница я никогда не интересовалась - я для себя решила, что она просто нашла место с лучшей зарплатой.

Потом позвонила подруге, было уже за полночь. Но я столько всякого надумала... Я сбивчиво обрисовала ситуацию, она злым сонным посоветовала мне купить дробовик, пару пачек соли и позвонить братьям Винчестерам. Но на утро всё же пришла ко мне. С порога посмотрела мне в глаза, посоветовала пить меньше, в том числе чай, и присмотреться к какому-нибудь персену. Или глицинчику хотя бы. Ещё она подала дельную мысль: а что если я на самом деле не понравилась этим милым благообразным тётушкам, и они решили страшилками заставить меня уволиться и освободить место для какой-нибудь их знакомой? Как это всё было просто и логично. Спасительная соломинка. Тогда я решила поймать девчонку на чём-нибудь - она явно была их сообщницей. Проследить за ней в конце концов. В понедельник я как ни в чём не бывало вышла на работу, а во вторник Стася пришла снова.

- А ты живёшь где-то поблизости? Так часто ходишь к нам, - как можно более дружелюбно спросила я.
- Нет, - девчушка вздохнула, - лежу в больнице, живот часто болит. Врачи и мама говорят это потому, что ем всухомятку.
- А шоколадки тебе можно? - я протягивала ей «KitKat».

Стасенька залилась краской, поблагодарила меня, взяла книгу, шоколадный батончик и вышла. Я приникла к мутному окну и смотрела, куда она идёт. Перешла через дорогу, потом в покосившиеся больничные ворота и через мгновение скрылась за пышным бурьяном. Я выскочила на улицу и подбежала к воротам. Вокруг было ни души. Заброшенная уже десять лет как детская клиническая больница скалилась на меня битыми стёклами окон.

Я вернулась в библиотеку. Хотела позвонить подруге, но все слова мерзким комом стояли в горле. Сидела, смотрела на часы. А потом решилась. Решилась сама сходить туда, убедиться, что надо мной по-идиотски шутят, что меня выживают с работы.

Я не из тех, кто любит лазить по заброшенным зданиям. Я страшная трусиха, я боюсь порезаться о битое стекло, встретить агрессивных наркоманов или злого сторожа. Но теперь страх был повсюду - он загнал меня в угол, всего за несколько дней лишил покоя, вкуса еды, счастья приятных мелочей. Я никогда не верила в привидений, домовых и прочие сверхъестественные силы. Я никогда не была религиозной. И суеверной тоже не была. Сама не понимаю, почему я им поверила и так вцепилась в эту историю. Может быть из-за тех глупых обещаний?

У больницы не было злого сторожа и злых наркоманов там тоже явно не водилось. На стенах с вздыбившимся кафелем никто ничего не писал, не валялось иного мусора, кроме строительного, и всяких медицинских бумажек. Всё было усеяно пустыми бланками для анализов и пылью. Такой густой и серой, как будто кто-то тонким слоем рассыпал цемент. Из-за неё казалось, что внутри совершенно нет цвета, всё серое и чёрно-белое. Было очень тихо и прохладно. Я методично ходила из одного блока в другой, заглядывая в каждую палату. Не знаю, что я там искала, не знаю, что я там забыла. Удача посетила меня на последнем третьем этаже. Хотя удача ли? В одноместной палате на чистой тумбочке, стоящей рядом со ржавой покорёженной сеткой от кровати, лежали «Приключения Чипполино», сегодня выданные мной Стасе. На книге лежала нетронутая шоколадка. Всё нормально, девчонка отнесла книгу сюда, почему-то не съела шоколадку. Подумала так и осеклась, повернулась ко входу, осветила пол фонариком. Сердце ухнуло куда-то вниз: на полу в пыли были только мои следы. И вообще во всей больнице были только мои собственные следы. От этой мысли я чуть не сократила путь через окно.

Не помню, как прибежала домой. Очнулась только перед часами в спальне. 17:15. Нет, не может быть. На мобильном 17:14. На компьютере 17:15. Невозможно, нереально, невообразимо. На телефоне было 17:01, когда я ушла с работы и двинула в больницу. Могла ли я обойти три этажа в трёх крыльях больницы за 10 минут? Даже бегом – вряд ли. Могло ли время остановиться? Могла ли я сойти с ума? Я не знаю. Вокруг одни вопросы, но нет ответов.

Пришёл отец с работы, мягко пожурил за то, что не купила хлеба, и ушёл в магазин. Я лежала в своей комнате и смотрела на часы, теперь 18:36. И снова 18:36. И через целую вечность снова 18:36. Мир вдруг затих и посерел, словно покрылся той цементной пылью, всё остановилось. Я испугалась и начала звонить подруге. Со звуком её голоса вернулся цвет, засвистел чайник на кухне, моргнул дисплей часов, меняя минуты.

Вечером, когда совсем стемнело, я стояла на кухне и смотрела на больницу. В одном из окон третьего этажа загорелся неяркий свет, как будто кто-то включил кварцевую лампу. В окне стояла девочка и махала мне рукой. От неожиданности я уронила стакан с чаем. Звук разбившегося стекла вывел меня из оцепенения, только, клянусь, он был не сразу. Я уронила стакан, долго смотрела на Стасю, очень долго, только потом раздался звон.

Через пару дней Стася попросила, чтобы я её больше не навещала в больнице, что врачи ругаются. Я сбежала из библиотеки, сбежала, не отработав положенных после увольнения двух недель. Меня, как ни странно, поняли. Теперь я стараюсь всегда быть на людях, потому что когда я остаюсь одна, я проваливаюсь куда-то в безвременье, в её серый мир, покрытый песком и пылью, там нет ничего - нет вкуса, нет запаха, нет звука. Только страх. Я очень боюсь.

Автор -  Йорунн

Вопрос: Крипи?

1. Да!		134	(100%)
Всего:		134

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

XT-33 с ностальгией по лету:

Детский лагерь «Камышинка» встретил меня широкими аллеями, залитыми солнцем, и стройными рядами белоснежных корпусов, между которыми расположились площадки для весёлых летних игр. Громыхая чемоданом на колёсиках, я остановилась, глубоко вдыхая воздух, напоенный запахами леса, раскинувшегося неподалёку, и посмотрела назад. Там толпились дети, мои подопечные. Всю третью смену я буду их вожатой. Работа досталась не из простых, но это мой выбор. Каждый год я работаю с трудными детьми.
— За мной! — я бодро махнула рукой и повела стайку малышей к отведённому нам корпусу.

Позже днём я затеяла игру-знакомство.
— Чтобы скорее запомнить наши имена, будем передавать друг другу этот мяч, — я подняла тугой красный мячик повыше, чтобы стоящие кругом детки его увидели, — называя своё имя и слово-ассоциацию, начинающееся на ту же букву. Все остальные повторяют уже названные имена и слова, говорят своё и передают дальше. Начну первая. Алина-антилопа!
С этими словами я сунула мячик ближайшему ко мне ребёнку. Он вяло принял его.
— Алина… антилопа. Кирилл-кость.
Улыбка на долю секунды покинула моё лицо. Я покосилась на Кирилла, но с высоты моего роста видна была только смоляная макушка, маячившая на уровне пояса. Мячик пошёл дальше.
— Алина-антилопа, Кирилл-кость, Марина-могила, — продолжила вторая подопечная. Я и слова не успела вымолвить, как красный мячик продолжил свой путь. Дети без запинки тараторили цепочку имён и ассоциаций.
— … Марина-могила, Светлана-смерть, Саша-страх, Борис-боль, Коля-кровь.
Не задерживаясь, мяч прошёл уже полкруга. Улыбка сползала с лица, как плохо приклеенная картинка.
— Карина-кремация, Рита-разложение, Гриша-горе.
Красный мячик мягко ткнулся в руку и я вцепилась в него, всматриваясь в лица окруживших меня детей. Дети как дети. Не самые улыбчивые, бледноваты, правда, но я была предупреждена. Я знала, что в их биографии есть чёрные пятна, но даже не догадывалась, что произошедшее так сильно отразится на их психике. Я смогу помочь им, я уверена.
— Приятно познакомиться! — бодро крикнула я.
И мы все пошли на полдник.

Малыши упорно не шли на контакт. Молчали, почти не играли и всеми силами избегали лагерных «костров», стараясь держаться подальше от них в тени. Я сидела подле них, пытаясь раскрепостить Марину, Кирилла, Григория, затевая песни, короткие игры, но дети были замкнуты и печальны. Бледные личики, плотно скрытые лесной тенью, безмолвно глядели в спины других детей и их вожатых – там-то песни и смех не умолкали, кажется, ни на секунду. Мы приходили последними и уходили первыми.
Они почти не ели и плохо спали – часто посреди ночи меня будил очередной вскрик или плач, доносившийся из чьей-то комнаты. Я приходила, утешала. Малыши спали, свернувшись в клубки, как щенки или котята, и в темноте их глаза казались глубоко запавшими вглубь черепа. Будто и не было их, глаз-то.
Не могу сказать, что я тоже хорошо спала. Порой откуда-то в корпусе появлялся крепкий запах гари, и тогда я вставала, бродила по коридорам, пытаясь понять, откуда он доносится. Но нигде ничего не было, и наутро он пропадал, будто сон. Я немного переживала за проводку, снаружи-то корпуса новые, но ковырни штукатурку на стене, и обнажатся старые, рассохшиеся доски. Впрочем, похоже, в действительности всё было в порядке.
С другими отрядами мои дети не водились.

Близился экватор смены, но детишек мне расшевелить так и не удавалось. Только спать они стали ещё беспокойнее, и просыпалась я за ночь по нескольку раз, потревоженная плачем, гуляющим по зданию. Утешала детей, и они засыпали, горячие, съёжившиеся под своими одеялами, как эмбрионы, а после распахивала все окна, но запах гари не выветривался, становясь всё сильней с каждой ночью.
Так было до тех пор, пока и я не потеряла сон. Лежала ночами, глядя в потолок, по которому гуляли тени от колышущихся занавесок, пока глаза не начинали слезиться от потустороннего запаха. Вжимаясь в подушку, утирала стекающую по щекам влагу ладонью, и думала, думала, пыталась сообразить, чем помочь им, и понимала, что время поджимает, что его становится всё меньше.
Если удавалось заснуть, мне снились костры и хриплое дыхание, переходящее в крик – и я вскакивала, понимая, что кому-то снова привиделся ночной кошмар.

В ночь перед экватором меня снова разбудил плач из соседней комнаты. Я набросила халат и привычно поплелась туда, чтобы снова сидеть на краю кровати с Кариной (Светланой, Сашей), пока он или она не уснёт, проваливаясь обратно в глубины страшных снов, о которых они наутро ничего не рассказывали.
Когда я вошла в палату, кричали в ней уже все, и хор голосов разбудил детей в других комнатах. Тогда-то я впервые почувствовала отчаяние, но всё равно бросилась их утешать, понимая, что крики сейчас разбудят и других вожатых, возможно даже, они придут помочь мне утешить детей.
Но никто не приходил, и малыши не успокаивались. Оставляя на мгновение одних, я неслась в другую комнату, но успокоить не удавалось никого, они точно не замечали меня и ревели, скорчившись в своих постелях. Запах гари буквально разъедал глаза и, поминутно смахивая набежавшие слёзы, я попыталась собрать всех в одной палате, быть может, вместе дети смогут успокоиться. Отдуваясь – от беготни стало очень жарко - я вбежала в комнату мальчишек, направившись к кровати Коли.
Коля горел.
Горели все дети, пламя пожирало деревянные стенки корпуса и за треском пламени и грохотом обрушивающихся балок уже не было слышно криков десятка детей. Я протянула к ним руки и поняла, что тоже горю, и что снова не смогу им помочь. Мой крик слился с голосами надрывающихся плачем детей.

* * *

— А я слышал историю, что за лесом есть заброшенный лагерь, — вмешался в разговор вихрастый пацанёнок. Захлёбываясь, только бы кто не перебил, он продолжил, и его товарищи притихли, поблёскивая в темноте глазами.
— Говорят, там лет десять назад в одном из корпусов пожар был, короче, сгорели там все! Прямо заживо! Лагерь потом закрылся, сейчас стоит заброшенный. Но говорят…
Рассказчик выдержал таинственную паузу, нагнетая напряжение.
— Говорят, что каждый год, близко к экватору третьей смены, в том самом корпусе можно почувствовать, как пахнет горелым, и услышать, как кричат те самые дети.


Автор -  Albertia Inodorum

Вопрос: Крипи?

1. Да!		101	(100%)
Всего:		101

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Мрачный Петя пришел утверждает, что даже на филфаках может случиться всякое...

Психологи говорят: чтобы побороть страх, надо представить, что страшное уже случилось. Прокрутить в голове разные варианты и все такое. Попривыкнуть. Как в том анекдоте: «Доктор, вы думаете, грязевые ванны мне помогут? – Нет, но к земле потихоньку привыкнете».
Фигня это все.
Я вот боюсь болезни и смерти, но представить и рассмотреть варианты могу без особого труда. Что случится что-нибудь со мной или с моими близкими. И от этого ничуть не легче.
Или вот еще психологи говорят: статистически самый распространенный страх – страх публичного позора. По молодости оно, может, и так. От недостатка опыта. Кто хоть раз не испытывал этот самый позор, тот, считай, и не жил еще. А так-то ничего страшного, когда свежесть чувств стирается. «Если вас ударят в глаз, вы сначала вскрикнете, во второй раз – промолчите, а потом привыкнете». Ко всему можно привыкнуть, как бы намекает фольклор.
Фигня. Я никогда не привыкну. Страх нельзя приручить. Я гоню его, давлю, травлю, но каждый год в ноябре эта змея вновь поднимает голову. Единственный способ кое-как пережить особо острый приход – представить, что все произошло не со мной. С другим человеком.

Я учился тогда в нашем пединституте, на филфаке. Был в моей жизни такой эпизод протяженностью в пять лет. То есть ровно на пять лет дольше, чем следовало бы.
Хотя там не так плохо было. Единственный парень на курсе. Если привыкнуть к положению белой вороны, можно извлечь из него массу приятного и полезного. Впрочем, доброжелательным вниманием я не злоупотреблял, а общественные дела, требующие грубой мужской силы, выполнял охотно и с некоторым, осмелюсь сказать, шиком. Который прикрывал недостаток реальной грубой силы.
Когда декану ударило в голову организовать на праздники круглосуточное дежурство в нашем корпусе, я вызвался добровольцем. Черт его знает, зачем это было нужно декану. Не самое странное из его решений, он вообще с возрастом все больше чудил. Народ инициативу декана не понял, но когда выяснилось, что одну ночь на факультете согласен провести я, а другую – завхоз, негодование враз стихло.
Не знаю, что там себе думал декан, а завхоз был рад поводу заночевать на рабочем месте с бутылкой. Он, кажется, и раньше так делал, без всякого повода, а тут вполне легальная возможность.
Зачем это было нужно мне – тоже не секрет, я прямо спросил у Ани: можно за ее компьютером посидеть? (Своего у меня не было в те доисторические времена.) Можно, говорит, чего ж нельзя. Верхний свет только отрубают, а техника в строю. Погоди, говорю, а как же я без света? Настольную лампу включишь, говорит Аня. Телевизор там, чайник, что еще надо – это все работает. Круто, говорю, а в туалет я со свечкой пойду? С фонариком, смеется Аня, если ты такой трус, что боишься в темноте до сортира дойти. Не боюсь, говорю, а только сортир без света – это первый шаг к анархии и разрухе.
Фонарик я взял. Еще одеяло, термос и бутерброды. Романтика, блин.

Аня, увидев мою экипировку, тоже сказала, что это ужасно романтично.
А декан, уходя, замешкался у дверей, косо глянул на меня и стремительно начертил пальцем на стене соломонову звезду. Я хотел подмигнуть, но удержался – типа субординация и все такое. Хороший он был мужик, хоть и чудила.
С курсовой я разделался еще до полуночи. Весь месяц волынил, а тут – тишина, покой, ясная голова и непривычная возможность перелицевать текст несколькими щелчками мыши. Взял фонарик, сходил проверить, как там сортир. Вернулся, полез в шкаф за чайником. Кофе свой я к тому времени давно уже выпил, а жевать бутерброды всухомятку не хотелось. Нашел у Ани книжку про суперагента ФБР и неожиданно увлекся. Суперагент в одиночку оборонял Нью-Йорк от разных потусторонних монстров. Сначала было интересно, но к середине книжки автор явно слегка устал от своего героя и спустил его в канализацию. По уважительной причине: спасти человечество от засевшего там, в канализации, монстра. Триумфальное возвращение героя из места решающей схватки с чудовищем автор описал как-то без огонька. Но в целом неплохо. Особенно в той части, где загнанный в угол герой поворачивается лицом к чудовищу, судорожно сжимая бесполезное оружие в надежде подороже продать жизнь. Штамп на штампе, но ведь пробирает.
Еще там верно подмечено, что страх вызывает физическую боль.
Я и сам болезненно содрогнулся, когда телефон на столе взорвался звонком. Сразу стало ясно, какая оглушительная тишина все это время стояла в приемной.
Декан, видать, волнуется. Нет, не декан: короткие гудки. Может, из наших кто-то звонил, поддержать рабочего человека, несущего вахту. Что может быть приятнее для несущего вахту, чем дурацкий телефонный розыгрыш, правда? Я положил трубку и принялся за подсохший бутерброд.
В дверь постучали. Настойчиво и как-то по-свойски, выбивая ритм: тук, тук, тук-тук-тук. «Дай-дай закурить». Я поперхнулся и просипел сквозь кашель: «От…крыто, вход…и…ите».
Я знал, что не один сейчас в здании: внизу в любом случае дремлет вахтер, и на других факультетах, возможно, кто-то дежурит. Почему только я не спросил об этом заранее? Вместе все-таки веселее, когда за окном ночь, термос пуст, а верхний свет отключен. Наверное, кто-то тоже так подумал и отправился по темным коридорам искать собрата по разуму.
«Входите», – повторил я, стряхивая крошки.
Никто не вошел. Я встал и направился к двери, чтобы впустить робкого гостя… и замер, едва коснувшись ручки. Потому что услышал за дверью легкий дробный топоток. Чьи-то убегающие маленькие ножки. Даже не детские. Тьфу, черт, а чьи тогда? Конечно, детские. Но откуда здесь ребенок? Внучка вахтера, которую он зачем-то взял с собой в смену? Интересно, есть ли у него внуки.
Так недолго и свихнуться на ровном месте. Я помедлил и решительно распахнул дверь. Разумеется, никого за ней не было. Что за идиотизм, а?
У дальней стены коридора шевельнулась тень. Что-то маленькое… кошка? Угу, постучала в дверь и убежала… на двух ногах. Я вдохнул поглубже и сосчитал до десяти. Сходил за фонариком и направил его ядовитый свет в тот угол, где заметил движение. Ну да, кошка, кто же еще? И, похоже, поймала мышь… крупную мышь, и играет с ней.
Кошка прижала добычу лапой и подняла голову. Большую уродливую голову со злыми белыми глазами. А потом засмеялась и протянула ко мне через коридор стремительно растущую голую лапу.

Я, наверное, кричал, не помню. Ругался точно, неумело, но от души, пока искал по карманам ключи. Свободной рукой я удерживал дверь, ожидая, что неведомая сила вот-вот оторвет и дверь, и руку, а дальше уж мне будет не до руки. Не знаю, сколько это продолжалось, потом я просто ослабел и сел на пол. Тут же нашлись и ключи. Оказывается, я их выронил у самого порога.
Заперев дверь, я доковылял до телефона, не представляя, кому собираюсь звонить и что хочу сказать. Вахтеру, наверное... Пусть снимают меня с ответственной должности за профнепригодность. Может, когда-нибудь расскажу об этом своему психоаналитику.
В столе у Ани должна быть телефонная книжка с рабочими номерами. Пока я листал страницы непослушными пальцами, в трубке, прижатой к уху, надоедливые гудки сменились тишиной. Я еще не успел понять, что это может означать. Соображал я плохо. Потом тишину прорезал скрежет. Это был голос, я понял сразу. Голос, а не механический шум. В ту же секунду что-то мягкое коснулось моей лодыжки и обхватило ее кольцом. Тут я заорал, вот это помню. Заорал, завизжал даже, и вслепую ударил телефонной книгой по ноге. Бил до тех пор, пока не понял, что мне больно, а ощущение мягкого прикосновения давно прошло.
Я замер и прислушался. За дверью тишина.
Телефон. Телефон. Я должен дозвониться, до кого угодно. Пусть меня упекут в дурку, когда я расскажу, что там, в коридоре, меня подстерегает вовсе не кошка, и в зубах у нее была вовсе не мышь… о Господи…
Телефон молчал. Зато я вновь услышал знакомый топоток, совсем легкий, но явственно различимый в тишине. Не за дверью, здесь, рядом. Топтун-невидимка, который ластится к ноге. Открыть окно и закричать? Да кто же меня услышит…
В шкафу с посудой должен быть нож. Большой нож с деревянной ручкой, Аня режет им торты. Надо только встать и дойти до шкафа. Пять шагов. Кто их сделает быстрее: я или невидимые маленькие ножки? Я метнулся к шкафу, обрушив по пути какую-то мебель. Шаря рукой на полке, порезался обо что-то и обрадовался – сойдет за оружие. Это оказался консервный нож. Острый и совершенно бесполезный. И все же я вцепился в него изо всех сил и на мгновение почувствовал себя лучше. Невидимка молчал, но опять задребезжал телефон. Не надо было отвечать, я знаю. Консервный нож против невидимки с мягкими лапами – это все же немного лучше, чем белоглазая жуть за дверью, желающая добраться до меня через телефон. Интересно, как оно это делает, подумал я с отстраненным любопытством. И взял трубку.
На этот раз я все понял. «Открой, – говорило оно мне, – впусти меня, скажи, что ты меня приглашаешь, скажи, что ты к моим услугам, что твой дом – мой дом». Ну, примерно так. Я положил трубку. Телефон немедленно зазвонил, затарахтел, захрипел, словно в конвульсиях. Теперь голос стал чистым и ласковым: «Открой, я не трону тебя, открой, мне надо войти, открой, так надо». «Зачем?» – спросил я. «У тебя моя игрушка, – откликнулся голос, уже совсем человеческий. – Ты хочешь ее забрать? Ты ведь не вор, правда?»

И я открыл. Оно сидело за дверью, белые глаза были на уровне моих глаз, но смотрели в глубину комнаты. Мне вдруг стало легко и спокойно. Не я ему нужен. Не мне оно перекусит хребет. Я ему не интереснее, чем пластмассовое печенье голодному человеку. «Входи», – сказал я и отступил в сторону.
А когда обернулся, ничего и не увидел. Стол, компьютер гудит (странно даже, что тишина казалась мне звенящей, он ведь все это время работал), шкаф с посудой. Чайник я уронил и кружку разбил, ну да это ерунда. Кажется, книгу Анину залил остатками кофе – вот это плохо. Ах, черт, как плохо. Что я наделал…

Утром я отдал угрюмому вахтеру ключи и весь день шатался по улицам, пытаясь замерзнуть и устать посильнее, чтобы дома упасть и отключиться. Днем еще ничего, днем все видится не так, как ночью. А вечером все-таки позвонил Ане и, запинаясь, попросил телефон Ильи Иваныча. Аня спросила, кто это. Завхоз, пояснил я. Он Илья Исаевич, сказала Аня сердито, пошуршала чем-то и продиктовала телефон.
Ответил мне злой и усталый женский голос. Потом сам завхоз что-то пробулькал в трубке, я не стал вникать. Главное, что он дома. И хорошо, что пьян, значит, уже никуда не уйдет. Какое ему теперь дежурство.
Я сходил в магазин и принялся планомерно доводить себя до такого же состояния. Чтобы шумом в ушах заглушить жалобный крик, который я слышал, тупо пялясь в дверной косяк. И теперь, потеряв счет выпитому, все равно слышал его – крик о помощи и всхлип, повторенный потом эхом… или другими голосами. Их было несколько, я уверен. Потому что до этого кошка уже поймала одну мышь. Только это была не кошка. И не мышь.

На следующий день я пришел в институт к обеду и узнал все новости разом.
Накануне декан, забывшись, явился на работу. Это и раньше с ним бывало, но тут он нашел в приемной пьяного в стельку завхоза. Рассердился и прогнал его домой отсыпаться, а сам остался дежурить. Надеялся, наверное, что всем, и особенно завхозу, станет стыдно, когда выяснится, что декану пришлось исполнять обязанности сторожа.
Аня утром не могла открыть дверь в приемную. Хлипкий замок вскрыли без особого труда. Декан лежал у шкафа, судорожно сжимая бесполезный консервный нож. Сердце, сказали врачи. Обычное дело в его возрасте. Телефон он разбил, видимо, когда падал. А зачем запер дверь – непонятно. И еще в замок напихал канцелярских скрепок, так что и сам не смог бы открыть, даже если бы захотел.
Хороший он был мужик, это и на поминках все говорили.

А я… живу теперь, и когда по осени накрывает, пытаюсь представить, что все произошло не со мной. С другим человеком.

Автор -  elseeve

Вопрос: Крипи?

1. Да!		93	(100%)
Всего:		93

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Дальше у нас история от Внезапный сыч:

12-е октября.

За все время «смотрин» Рамзан произнес, самое большее, пять или шесть слов. Впрочем, и уделил он мне не более пяти минут – ощупал недобрым цепким взглядом, забрал ксерокопию моего паспорта, кинул на клеенчатый стол ключи и был таков. Когда он уехал на своей черной «ауди-100», мы с Серегой остались в сторожке вдвоем.
Серега был всего на год старше меня, недавно дембельнулся со срочной, но выглядел изрядно побитым нелегкой жизнью. Он был длинный, мосластый, белобрысый, с тусклыми равнодушными глазами, костлявое лицо сплошь изрыто глубокими оспинами. Едва дверь сторожки закрылась за нанимателем, мой сменщик полез в тумбочку, порылся там и достал початую бутылку «Русской»:
- Будешь?
Пить с утра, без закуски, дешевую теплую водку из гранчака хотелось - как сдохнуть.
- Ну как знаешь, брат. А я налью себе. Чтоб солнце быстрей взошло.
Он опрокинул «стошечку», весь перекосился, закусил казенную сигаретным дымом.
- Ты в армии служил? А, да, не служил. Ты ж студент. Сторожем-то доводилось работать?
Работать сторожем мне доводилось.
- Ладно, студент. Иди сюда. Видишь – чтой-то там черненькое белеется?
Серега поманил меня к замызганному, забранному решеткой окну, из которого открывался унылый вид на мокрый октябрьский парк. Утро выдалось пасмурным, с неба сыпалась мельчайшая водяная пыль, в облетающей листве орали вороны . В сотне шагов от сторожки, за хлипким, с массой прорех проволочным заборчиком виднелось приземистое одноэтажное здание грязно-желтого цвета. Рядом с ним громоздились контуры чего-то обширного, похожего с первого взгляда не то на груду металлолома, не то на склад старого промышленного оборудования. Там было нечто вроде железного спрута с задранными к небу щупальцами, потом еще скрученная в ленту Мёбиуса стальная полоса в кружевах ржавой арматуры и огромные, бесформенные брезентовые куколи, расставленные зачем-то по кругу. Присмотревшись, я заметил торчащую из одного чехла гигантскую гусиную шею, выкрашенную в линялый синий цвет, и картинка, щелкнув, сложилась:
- Луна-парк, что ли?
- Вроде того, - усмехнулся Серега. – «Луна-парк» ваще-то громко сказано, так… парк развлечений. Старое ржавое говно, почти что списанное. Летом детишки катаются с мамками и тятьками, зимой стоит на консервации. Хотя его ты, в принципе, тоже охраняешь.
- А что там охранять-то?
- Ну как что. Электрика всякая, цветмет. Бомжи могут забрести, хулиганы накуролесить. Или по «синьке» кто-нибудь кататься полезет, ебнется с карусели, шею сломает, а тебе отвечать. Охраняй, короче.
- Погоди, как это – кататься? Оно что, подключено?
- К сети-то? Естественно. Главный рубильник в котельной, без него ничего не заработает, но знаешь - по пьяни насмерть и с табуретки можно навернуться. Не, ну если тебя от скуки вдруг попрет на паровозике Чу-Чу покататься… - Серега заржал, - …так ты не сдерживайся, братуха. Бабу можешь пригласить, если чё. Правда, девки это место не любят. Я пару раз пробовал. Они побыстрей уйти стараются, говорят, мол, жуть как стрёмно.
- А что с котельной? – спросил я.
- Во-от. Котельная – твой главный объект. У Рамзана там, во-первых, склад. А во-вторых, он там при котельной сауну для своих оборудовал. Пару раз в неделю приезжает, иногда сам, иногда с «быками», иногда с блядями попариться. Товар привез, товар увез. Так вот задача твоя – приглядывать за товаром, шоб не спиздили, это раз. За котельной, это два. Котельная старого типа, кстати, газовая, с топкой, можно использовать как мусоросжигатель – листья, там, по осени, всякое такое. Если Рамзан тебе позвонит, - Серега кивнул на стоящий в углу телефон, древний, черный, с тяжелой эбонитовой трубкой и скрипучим диском, - значит, к его приезду надо баньку протопить. Потом покажу как.
Он щелкнул зажигалкой и засмолил очередную «приму». Я воспользовался паузой, чтобы спросить:
- Что за товар-то?
- Да хуйня всякая. Гексоген в мешках, автоматы, наркоты немножко, - обыденно сказал Серега. Увидев мое лицо, снова зареготал:
- Ахаха, купился?! Лан, не ссы. Какой там товар может быть. Ну водяра паленая, «Рояль» голландский, всякий дешевый хавчик, может, шмот. Рамзан ларьки держит на рынке. Но имей в виду, он мужчина резкий и с крутыми связями. Так что постарайся его не злить, себе дороже. Да, вот еще что тебе надо знать. Если вдруг чего – действуй по обстановке…
- По обстановке – это как?
- Это так. Служба здесь – лафа, не служба. Дежуришь ночь через две. Дверь в караулке железная, засов, на окне решетки, без твоего ведома хер войдешь. Объект из окна виден, можно даже не вылезать. Сиди чаи гоняй, телек смотри, или читай книжки… к сессии готовься, - горький сигаретный дым лез ему в глаза, он то и дело тер их ладонью. – Главное. Не спи. Если Рамзан приедет, а ты дрыхнешь – это пиздец. И я б тебе советовал все-таки раз в час дойти ножками до объекта, проверить замки и все прочее. Ключи на столе. Теперь. Если просто какие-нибудь пьяные гоблины забрели, или бомжи приперлись – гони их в шею своими силами. Но если что-то из ряда вон – например, целая банда их или в сторожку к тебе ломятся – наружу носа не кажи, а сразу звонок Рамзану. Запомни, брат, это важно: не ментам, Боже тебя упаси сюда ментов притащить, а именно ему. Через пять минут приедут его «быки», дальше их работа, а тебе косточку дадут за хорошую службу. Понимать моя?
- Понимать. Слушай, может, мне еще и оружие полагается?
- А как же, - ухмыльнулся сменщик. Протянул руку куда-то в угол за одежный шкаф и выудил оттуда дубинку. – Держи.
Тяжелая дубинка длиной в полметра была сделана из толстенной пружины, обмотанной черной изолентой. С рукояти свисал кожаный ремешок, с ударного конца выглядывал гладкий стальной шар размером с крупную сливу. Страшная штука. Для пробы я легонько тюкнул себя по левой ладони, чертыхнулся и затряс отшибленной рукой.
- Телефон Рамзана на стенке, сортир за стенкой, чай с сухарями в тумбочке. Еще вопросы есть?
– Да вроде все ясно, чего тут. Серега, а скажи честно: вот тебя не ломает на бандюков, да еще и «черных», работать?
- Честно? Нет. – Серега мрачно поглядел на окурок и растер его в банке с ожесточением, как злого клопа. – Русский бандит ничем не лучше дагестанского, знаешь. Рамзан еще нормальный, платит честно и ниже плинтуса тебя не опускает. Блин, Рыжий, ты как целка, ей-богу! Иди найди сейчас работу нормальную для таких, как мы с тобой! Веселое, бляха-муха, времечко… Ох и будем мы с тобой лет через двадцать его вспоминать - если доживем, конечно… Ладно, хватит лирики. Пошли, объект посмотрим. Или все же сперва по водочке?..

27-е ноября.

Самое сложное в работе ночного сторожа – не спать.
Особенно тяжело не спать в «волчью стражу», после двух. Не спасают ни литровая кружка кофе, ни чтение, ни радиоприемник – последний, наоборот, убаюкивает «на раз». Старенький черно-белый «Рекорд» сдох через неделю после моего поступления на службу, и Серега вынес его на помойку. Можно курить, можно жевать жвачку, но ведь не будешь же делать это всю ночь напролет. У меня на этот случай был свой рецепт.
В тумбе отыскался толстый разлинованный гроссбух с наклейкой «Учет входящих» на картонной обложке. Половина листов была выдрана, однако мне хватало и оставшихся. Сидя за ободранным столом перед зарешеченным окошком, ночами я переписывал в этот гроссбух стихи. По памяти. Есенина, Бродского, Ахматову, Набокова, Гумилева. Мелкая моторика пальцев, сжимающих ручку, и работа мозга по вспоминанию заученного наизусть текста не дает человеку заснуть – проверено.

…Вернемся в снегопад. Здесь каждый клок
Бесформен, медлен, вял и одинок.
Унылый белый мрак, белесый бледный день,
Нейтральный свет, абстрактных сосен сень.
Ночь обнесет двойной оградой сини
Картину с созерцателем картины.

Именно сейчас эти строки из набоковского «Бледного пламени» были как нельзя более уместны.
Я отложил ручку, хрустнул пальцами, посмотрел на часы – три ночи – глянул в окно. За окном валил снег. Первый снег зимы девяносто шестого года. Сыпался густо, крупными хлопьями, обряжая в стерильный саван темный парк, пустой, как открытый космос. Грязная коробка котельной отчетливо выделялась на белом фоне железнодорожной насыпи, фонарь в сетчатом колпаке, который я всегда включал на ночь над дверью котельной, заключал кладбище стальных динозавров в круг призрачного тускло-желтого света.
И на самой границе этого света за снегопадом ворочалось что-то темное, большое, неразличимое.
Я пришел в себя уже на полпути к котельной – в одной руке дубинка, другая судорожно пытается поймать рукав ватника. От моментального выброса адреналина сердце тяжело бухало в ребра, и мир вокруг обрел нереальную резкость. Из темноты доносились странные звуки – поскрипывание, пыхтенье, негромкий лязг. Подбежав поближе, я увидел.
Это был детский паровозик «Чарли Чу-Чу», единственный из аттракционов, оставшийся на зиму в практически рабочем состоянии – поскольку там и консервировать-то было нечего. Три маленьких крытых вагонетки, когда-то выкрашенные в веселенькие цвета. На переднем сохранилась улыбающаяся мордочка мультяшного львенка, на двух остальных от обезьянки и черепашки уцелели лишь лапа, сжимающая банан, и клочок серого панциря. Все это ржавое хозяйство, влекомое электродвигателем, с пешеходной скоростью волочилось по рельсовому кольцу метров десяти диаметром.
Вот непосредственно сейчас. Зимой. В мертвом парке. В три часа ночи – оно работало. И тащилось по кругу, скрипя, охая и вздыхая всеми сочленениями.
Даже летом это был самый унылый и самый жуткий аттракцион, какой только можно себе представить. Возможно, я сентиментален, но нет ничего тоскливее, чем маленькие дети, с очень серьезными лицами едущие на дряхлой вагонетке по бесконечному кругу. А у детей, которых безумные родители затащили на борт «Чарли Чу-Чу», почему-то всегда были очень серьезные и сосредоточенные лица, словно они разом осознавали всю тщету и бренность земного бытия. Некоторые, когда их пытались посадить в вагонетку, начинали плакать, и родители уводили их прочь, успокаивать и покупать сахарную вату.
Мальчишка, сидящий сейчас в вагонетке с мордочкой львенка на борту, не плакал. Просто серьезно смотрел прямо перед собой. Обыкновенный пухлый карапуз лет четырех, закутанный по самые брови в толстое пальто, шарф и смешную белую шапку из кроличьего меха. Над воротником пальто виднелись румяные с мороза щеки и нос пуговкой. Вагонетки пошли на новый круг, мальчик скользнул по мне равнодушным взглядом и проехал мимо – его рукавичка сжимала тесемку желтого воздушного шарика, а сам шарик болтался под крышей вагонетки, медленно тычась из угла в угол.
Волна ледяного ужаса прокатилась по моему телу. Впервые в жизни я понял на практике смысл расхожего выражения «волосы встали дыбом».
- Эй! – каркнул я враз пересохшим горлом. – Эй! Ребенок!
Мальчик не обернулся – наверное, он бы и не смог во всех его неповоротливых одежках. Я прирос к месту и молча наблюдал, как «Чарли Чу-Чу» делает круг, снова обращая ребенка лицом ко мне.
- Мальчик! Ты… как ты здесь оказался? Где твои родители?
Сейчас ребенок был в пяти шагах от меня. Сдвинуться с места, протянуть руку… выдернуть пацана из вагонетки…
Мальчишка посмотрел на меня. Сквозь меня.
- Я маму жду, - печально сказал он.
Обычный детский голос, звенящий как колокольчик. И дикция немножко невнятная – как и положено у маленького ребенка, еще не освоившегося толком со связной речью.
…Вот сейчас…
«Чарли Чу-Чу» начал набирать скорость. Я дернулся вперед, но опоздал – воротник детского пальто, охваченный толстым шарфом, пронесло в сантиметрах от моих вытянутых пальцев, а на следующий круг паровозик зашел со скоростью, которую я в нем и не подозревал. Вагонетки прогромыхали мимо, раскачиваясь, рассыпая искры. Желтый шарик под крышей мелькнул смазанным пятном.
Я повернулся и бегом бросился к котельной. Там был рубильник, отключающий парк от электросети. Возможно - мелькнуло в голове - сменщик зачем-то включил, а я забыл проверить, и «Чарли Чу-Чу» ожил, сам по себе, где-то перемкнуло, а мама с сыном шли мимо… в три часа ночи, по безлюдному парку… Ключи в заледеневших пальцах никак не хотели лезть в скважину, над головой рявкнуло гудком, загремело: «тутух-тутух! тутух-тутух!» - по насыпи шел скорый…
Рубильник, как и положено, был в положении «выкл.» Но я все равно рванул его кверху, выждал секунду, дернул книзу, клик-щелк-клик - так передергивают винтовочный затвор. И прислушался. Тихо. Снаружи было тихо. И когда я вышел из двери котельной наружу, под мутный казенный свет фонаря, «Чарли Чу-Чу» смирно стоял на отполированных, блестящих, словно смазанных жиром, рельсах, снежные хлопья оседали на нем и не таяли, и никого не было ни в одной из вагонеток. И никаких следов на снегу, кроме моих.
Только из-под крыши первого вагончика, со львенком, вдруг выскользнул желтый веселый шарик и быстро пошел вверх, вверх, вверх.

6-е декабря.

Нам ведомо из снов, как нелегки
Беседы с мертвыми, как к нам они глухи -
К стыду и страху, к нашей тошноте
И к чувству, что ни – не те, не те.
Так школьный друг, убитый в дальних странах,
В дверях нас встретит, не дивясь, и в странном
Смешенье живости и замогильной стужи
Кивнет нам на подвал, где леденеют лужи.

По образованию я историк. И с архивами работать умею. А в архивах можно найти что угодно, если знать, что искать. Впрочем, нашел я не так уж много.
Раньше на месте парка была графская усадьба, и отсюда – буржуазная роскошь моей караулки с толстыми кирпичными стенами и личным санузлом: в незапамятные времена это был домик привратника. Фамильное кладбище, часовня и много чего еще были здесь же, неподалеку, но все было пущено под нож бульдозера при Советах, а вместо усадьбы заложен парк, место культурного отдыха трудящихся.
В семидесятые годы в парке орудовал маньяк. Было найдено несколько жертв, молодых женщин. Потом убийства прекратились. Возможно, маньяка поймали, возможно – ему просто надоело. Несчастный случай в парке развлечений – не в том, который сейчас рядом с котельной, в восьмидесятые здесь был другой луна-парк: пятилетний ребенок залез под карусель, и его убило опустившимся шатуном. Фотографии, слава Богу, нет – не знаю, что бы со мной стало, опознай я на фото своего ночного визави.
Вообще-то обычная история обычного парка. Наверное, в любом городе, копнув на пару метров вглубь, наткнешься на чьи-то кости. А я еще и обрадовался найденному в архивах. Призраки? Это же прекрасно! Это так волнительно! В нашем плоском, лишенном магии мире не так уж часто сталкиваешься с мистикой! Настоящий замок с привидениями!
Я был молодой дурак, и я читал слишком много фэнтези.
…Когда истощился запас стихов, затверженных наизусть (переписывать по третьему кругу становится неинтересно), я все-таки заснул, под бормотание приемничка на подоконнике. Мне приснился сон, как всегда, цветной, с сюжетом и звуком – говорят, такие сны есть признак шизофрении, да и пусть, я привык. Мне снилось, что я нахожусь в месте, почему-то называемом Полустанок, и это место действительно похоже на небольшую станцию с одним перроном и станционной гостиницей. И эта станция окружена непролазными болотами и сплошной стеной серого тумана, а поезд к перрону все никак не подают, а в гостинице веселятся и пьют мои друзья – Володя Кустов, убитый в Таджике, Эдька, выпавший с балкона на собственном дне рождения, Катя Синильченко, умершая от передоза; Хомяк, с которым мы копали под Старой Руссой и о котором вот уж года два я никаких вестей не слышал… А я хочу уехать, потому что есть одно очень важное и незаконченное дело, правда, я не помню, какое именно; и вот на перроне я ловлю какого-то человека в синей форме проводника и предлагаю ему денег, много денег. Проводник смеется надо мной: деньги мне не нужны, говорит он, ты заплатишь, но не деньгами. А чем? Временем, отвечает он… Хорошо, я заплачу, но мне нужно вырваться с Полустанка, очень нужно, меня не должно здесь быть – скажи, как уйти? Человек в форме показывает куда-то в туман, и я вижу вереницу фигур в черных рясах, скользящих по топи, не оставляющих следа на болотной жиже. Вот, говорит проводник, видишь? Уйдешь, когда сможешь так, как они…
Просыпаюсь рывком, с бешено колотящимся сердцем. Ощущение, что куда-то не успел, и нужно срочно бежать, иначе – беда.
В окне ни черта не видно: минус двадцать два, стекла красиво расписаны цветами от Деда Мороза. Натягиваю теплый армейский бушлат с колючим воротником и армейскую ушанку, выхожу из сторожки, иду к «объекту», ускоряя шаг. Метрах в тридцати от ветхого заборчика «луна-парка» перехожу на бег, видя странных очертаний пятно перед каруселью «веселый осьминог» и понимая – не успел, опоздал, беда.
Человек лежит ничком, почти упираясь головой в копыто бетонного бегемотика. В парке развлечений таких бегемотиков четыре, все одеты в золоченые шлемы и красные мундиры пожарных. Один держит топорик, другой – наконечник брандспойта, похожий на дубинку, третий – короткий багор и четвертый стоит просто так, оперев правое копыто на бетонный шар размером с футбольный мяч. Вот возле этого четвертого и лежит тело, при жизни, видимо, бывшее бомжом. Оно выглядит странно плоским, на метр вокруг него снег ярко-красного цвета, и даже шар под ногой у бегемотика красно-бурый. Я еще успеваю зачем-то взять его за вывернутую кисть, еще чуть теплую (и поразиться, как мягко сгибается рука – словно резиновая), успеваю заметить белый осколок кости, прорвавший грязную штанину на левой голени, после чего выпитый кофе и полупереваренные сухари извергаются из меня бурым фонтаном прямо на убитого.
Странно, но никакого страха нет, рвота – реакция чисто физиологического отвращения. Когда она стихает, возвращаюсь бегом в сторожку. Мозг отключился, голова кристально ясная. Никаких сторонних мыслей, двигаюсь «на автопилоте». На автомате же засекаю время: три ноль пять. Снимаю трубку допотопного телефона.
- Рамзан? Это Рыжий, с котельной. У нас беда. Здесь труп.
…Рамзан приехал буквально через десять минут, с ним были двое «быков». Выйдя из машины, первым делом чеченец двинул мне в зубы.
- Что ты, ахренел савсэм, да?! По телефону про труп, да?! Что, где, показывай давай, сторож, билят!
Однако, увидев лежащее на площадке, уже основательно прихваченное морозом тело, Рамзан притих и побледнел. Что-то бормоча на своем языке, он походил кругом, потрогал тело носком ботинка, покрутил головой, повернулся ко мне, и я с изумлением увидел на его хищной роже кривую ухмылку:
- Э, слюшай, а ты зверь! Маньяк, в натуре! Крышу сорвало, да? Только, э, под конец не удержался, стравил. Это бывает, от перевозбуждения, я сам видел. А такой тихий с виду!
«Да что он несет?» - панически подумал я. – «Он что, думает, это моих рук дело?!» Рамзан говорил что-то еще, восхищенно цокая языком. А я только сейчас с ужасом понял, что тяжелая стальная дубинка, машинально прихваченная мной, когда я выскочил из караулки, до сих пор свисает на ремне с моего запястья. И то, что осталось от черепной коробки покойника, выглядит именно так, как должны выглядеть повреждения от такого вот, тупого, тяжелого, ударно-дробящего.
- Это… - просипел я. – Рамзан, нет… Это не я его…
- Да ладно! – отмахнулся тот. – Расскажи кому другому! Маладэц, да. Так и надо. Главное, не испугался, Рамзану позвонил, не ментам – маладэц! Только, знаешь, ти напачкал – надо прибрать за собой.
- Это не я, клянусь!
- Да меня не эбёт, билят, ты, не ты! А кто, если не ты? Я, что ли?! Или вот этот бегемот?! Все, давай, мозги не трахай, да. Вот что: звони своему сменщику, и приберитесь тут живо. Э, ладно. Сам позвоню.
Он снял с пояса «Дельту», сделал звонок и, обращая на меня не больше внимания, чем на порхающие в воздухе снежинки, пошагал обратно к машине, рядом с которой топтались на морозе «быки».
Когда приехал Серега, на часах было 3:48. Поняв, что от него хотят, Серега начал было отмазываться - в ответ Рамзан только хмыкнул и многозначительно сдвинул полу кожанки, показав черную кобуру. Серега скис и взялся за дело. Мы управились быстро, так, как если бы все было не впервой. Тогда-то я и понял, зачем Рамзану газовая котельная старого типа, с топкой-мусоросжигателем. Красное пятно на снегу исчезло, перекопанное и разбросанное по окрестным сугробам; бетонный шар под копытом бегемотика щедро облили хлоркой.
Рамзан, запершись в «ауди», слушал музыку, «быки» курили, часто сплевывая на снег, и обсуждали какого-то Рафика, который вконец оборзел. Потом я сказал Рамзану:
- Рамзан, я увольняюсь отсюда нахрен.
- Куда ты теперь уволишься, нахрен, - ощерился Рамзан. – Кто тебя, нахрен, отпустит, а? Сиди, Маньяк, сторожи. На вот, премия вам с Серегой. Бабе своей джинсы вареные купишь, себе кожан купи, чё ходишь, как лох.
Он достал из кармана кожанки комок долларовых купюр, швырнул, не считая, на стол и уехал вместе со своими бандитами. За окном занимался рассвет.
Серега старался на меня не смотреть. Я достал водку из тумбочки и молча налил нам обоим «с горкой». Водка была теплой и скверной, но мы пили ее как воду, не закусывая и не морщась. Пальцы дрожали, и я слышал, как Серега мелко стучит зубами о стекло.

25-е декабря.

Шла оттепель, и падал с высоты
Свирепый ветр. Трещал в тумане лед.
Озябшая весна стояла у ворот,
Под влажным светом звезд, в разбухшей глине,
К трескучей, жадно стонущей трясине,
Из тростников, волнуемых темно,
Слепая тень сошла и канула на дно.

Около полуночи позвонил Рамзан.
- Зда-арово, Маньяк… - протянул он. По голосу я понял, что хозяин сильно пьян. – Как там, все харашо? Больше никого не убил, э? Хе-хе… Значит, ты мине сауну натопи, да… Я попозже с девочками подъеду… Все, давай, трудись…
Я положил трубку.
Рождество порадовало оттепелью, парк снова был черный, страшный, залитый по щиколотку ледяной водой. Порывистый ветер рвал голые кроны деревьев, в путанице ветвей барахталась молодая луна. То и дело оскальзываясь, я добрел до котельной, пощелкал рубильниками, запуская ТЭНы, включил воду в бассейне и поскорее ушел – в такую погоду замечательно сидеть рядом с котлом, наслаждаясь идущим из топки сухим вулканическим теплом, но я не мог. С той ночи в гудящих, как осиный рой, красно-синих языках злого газового пламени мне то и дело виделось изуродованное тело, обугленное, рассыпающееся прахом. Я вернулся в караулку и выпил смородиновой «авроры» из жестяной баночки, чокнувшись с зеркалом.
- С рождеством, что ли, - сказал я своему отражению. И закусил водку плавленым сырком.
Из облупившегося зеркала, висящего над тумбочкой, на меня смотрели такие же тусклые равнодушные глаза, которые давным-давно, целых два месяца тому, неприятно удивили меня во внешности моего сменщика. Впрочем, это ничего. Это просто от недосыпания. Надо выспаться как следует, и все будет хорошо.
Убирая ополовиненную баночку «авроры», я нащупал в тумбочке что-то твердое, картонное, плоское. Вытянув на свет пыльную бухгалтерскую книгу с ярлычком «Учет входящих», посмотрел на нее с кривой усмешкой и небрежно бросил на стол. В последнее время мне не требовалось никаких специальных мер, чтобы не спать до утра. Скорее наоборот - нужны были средства, чтоб заснуть. По старой дружбе я затоварился галоперидолом в аптеке, где раньше работал грузчиком. «Колеса» плохо сочетались с водкой, но без них было еще хуже – я мог не спать два-три дня кряду, и тогда с недосыпу начинала мерещиться разная дрянь. Я начинал видеть несуществующих людей, слышать чьи-то длинные и вроде бы вполне связные, но совершенно сюрреалистические беседы, а реальные звуки и цвета становились невыносимо резкими и раздражающими.
Хотя вообще-то в том, чтобы подолгу не спать, была своя польза. Наш третий сменщик куда-то пропал, и его дежурства Рамзан раскидал на нас с Серегой. Его зарплату – тоже. Я совсем забросил учебу, взял «академку», зато получал теперь вполне приличные деньги.
В час тридцать я проверил сауну. Банька протопилась в самый раз, маленький бассейн был полон. Оставалось ждать хозяина, который мог приехать через четверть часа, а мог и не приехать вовсе, такое тоже случалось. И я вновь побрел в опостылевший домик привратника, но на полпути заметил в глубине аллеи знакомую фигуру и радостно побежал навстречу, шлепая берцами по лужам, потому что это же была Наташка, а Наташка – это хорошо.
- Слушай, как здорово, что ты пришла! – закричал я за десять шагов. – Первая хорошая новость за сегодняшний день! Привет, солнц!
- Привет, - она улыбалась. Приподнявшись на цыпочки, чмокнула меня в щеку. Губы были холодные.
- И как ты ночью через парк ходить не боишься, диву даюсь. А вдруг тут какой-нибудь маньяк притаился, а тут ты, такая красивая и, что характерно, одинокая! Кстати, прекрасно выглядишь, - я ничуть не кривил душой, Наташка и впрямь смотрелась весьма элегантно. Длинное кожаное пальто, красный шарф и легкомысленный беретик. – Только, э, что-то ты не по погоде одета. Замерзла небось?
- Ничего, у меня свитер теплый, а маньяков я не боюсь. Так соскучилась по тебе, что вот не утерпела, решила сегодня прийти. А ты по мне скучал?
- Очень. Риали-риали. Ну что, пойдем ко мне в теплый домик?
- Приглашаешь?
- Естес-сно, приглашаю. Мой дом – твой дом. Только угостить нечем, ты прости. Блин, знать бы, что придешь, я б подсуетился. А так только кофе, зато горячий и сладкий. Или водка. Хочешь водки?
- Да ну тебя. Знаешь ведь, я не пью. А ты, кстати, пил, от тебя пахнет. Фу.
Наташка скорчила смешную гримаску. Я хотел было объяснить, что это самый-самый последний раз, и это я просто устал очень, и больше никогда... Меня перебил автомобильный гудок от сторожки – резкий, прерывистый, нетерпеливый.
- Черт. Черт-черт-черт. Твою мать, ну как же некстати, а?..
- Что такое? Опять твой Рамзан? – лицо у Наташи застыло.
- Да он такой же мой, как твой. Принесла нелегкая в бане париться. Что б ему задержаться хоть на часок… Еще и девок с собой, наверно, притащил, пьяные все, поди… тоже мне, правоверный… Достал он меня по самое не могу, чесслово. Видеть его не хочу, а уволиться никак, не дает, сволочь… Слушай, солнц, ты прости меня, пожалуйста, но раз такое дело…
- Мне уйти?
Я не хотел показывать Наташку чеченцу. Не знаю, может быть, ничего страшного и не случилось бы. Но почему-то от одной мысли о том, что мой наниматель увидит Наташку, у меня сводило челюсти. Нет. Нельзя.
В сторожку я вернулся один.
Рамзан стоял у двери, недовольно накручивая на пальце брелок с ключами от «ауди».
- Где шлялся, а? – буркнул он вместо приветствия. – Сауна готова?
- Гулял. Сауна готова, - в той же тональности ответил я. – Вот ключи. Отдыхайте.
Рамзан искоса глянул на меня, поиграл желваками на небритой физиономии. Он был «при полном параде» - черное кашемировое пальто, лакированные ботинки, золотые «гайки» на пальцах, толстая золотая цепь выглядывает из ворота расстегнутой черной рубашки – не вполне трезв, но на ногах стоял твердо. А вот спутница его, молодая, фигуристая пергидрольная блондинка с внешностью дорогой проститутки, нетрезва была от слова «совсем». Ерзала на переднем сиденье «ауди», задрав обтянутые нейлоном коленки выше «торпеды», и за спиной Рамзана пьяно пыталась строить мне глазки.
- Ты смотри у меня, - недобро сказал наконец Рамзан. – Борзеть не вздумай. Чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. За машиной присмотри.
- Не увидите и не услышите, - твердо пообещал я.
Он забрал свою девку, которая тут же повисла на нем, как раненый боец на санитарке, запер машину и пошел к котельной. А я включил приемник и поставил чайник. И ближайшие полтора часа просто сидел, заедая сухарями крепкий сладкий кофе, слушая отечественную попсу и с тоской глядя в зарешеченное окно. За окном качались черные деревья и завывал сырой оттепельный ветер.
Три часа ночи. Волчья стража. В приемничке Наташа Королева пела про желтые тюльпаны. Я засыпал в кружку новую порцию «Нескафе».
Со стороны котельной хлопнул выстрел. Потом еще один. И еще. А потом я услышал крик. Он длился и длился, жуткий, истошный вопль, не верилось, что в человеческих легких может хватать воздуха на такой долгий крик, и оборвался на самой высокой ноте.
Я аккуратно, не просыпав ни крупинки, положил в кружку три чайных ложки сахара и залил кипятком. Не торопясь, допил кофе и дослушал Алену Апину, «Узелки». И только потом пошел смотреть.
Рамзана я нашел между каруселью с кабинками-гусями и заколоченным павильоном пневматического тира. Он лежал навзничь, одетый только в рубашку и брюки, босой, и вид у него был… как у газеты, которую тщательно скомкали, а потом небрежно расправили. В стороне валялся плоский ТТ. А у павильона с тиром стоял бетонный бегемотик, прижимая к красному пожарному мундиру красный багор, и на добродушной бегемотьей морде виднелась небольшая выщербина, будто кто-то с размаху ковырнул его арматуриной.
Спутницу Рамзана я искал чуть дольше. В предбаннике висело черное кашемировое пальто и валялась небрежно разбросанная женская одежда, на длинном столе стояла ополовиненная литруха «мартини» и остатки закуски, но женщины не было. В бассейне ее не было тоже, а толстую деревянную дверь сауны я так и не смог открыть, как ни рвал ручку. Возможно, дерево разбухло от воды? Я пошел за ломиком, и тут за моей спиной дверь распахнулась сама с таким звуком, словно кто-то пнул ее ногой. И, да, рамзанова девица была там. Температура в сауне была градусов под двести, пар, поваливший в предбанник, вкусно пахнул вареными сардельками. Смотреть подробности я не стал.
Как все случилось? Сначала они сидели за столом, ели и пили. Наверное, Рамзан трахнул ее разок-другой прямо в предбаннике, на лавке, а то и на столе. Потом отправил девицу в сауну, обещая вскоре присоединиться… Потом, должно быть, он, как я только что, хрипя и матерясь, рвал заклинившую дверь сауны снаружи, а она билась изнутри всем телом и кричала, как может кричать человек, которого варят заживо. А потом? Что он увидел такого, что заставило его выскочить на мороз полуголым, бросив ботинки и пальто, но схватив пистолет? Почему он бежал не к освещенной сторожке, не к машине, что было бы логичнее всего, а бросился в лабиринт мертвых механизмов? От чего он пытался убежать, в кого стрелял?
И что теперь делать мне?
Я был странно спокоен, словно все это происходило не со мной, восприятие как будто приморозили новокаином. Сознание работало спокойно и равномерно, отбрасывая негодные варианты. Так. Ментам звонить нельзя. Если смерть проститутки еще можно свалить на несчастный случай или на взбесившегося пьяного Рамзана, то самого Рамзана повесят на меня, к бабке не ходи – был мотив, была возможность. Звонить подельникам Рамзана? Еще хуже. Меня просто положат рядом, даже разбираться не станут. Да я и телефонов ничьих, кроме Рамзана, не знал. В бега? Найдут. Не милиция, так диаспора. Что остается?
Остается старая добрая газовая топка, гудящая, как пчелиный улей.
И еще машину нужно куда-нибудь перегнать. Сделать вид, что Рамзана здесь вовсе не было. Водить я не умею. А Серега – умеет. Он должен помочь. Нужно срочно сделать звонок.
…В караулке за столом сидела Наташка и листала «Учет входящих».
- Наташа?! Почему ты… здесь…
- Я погуляла и вернулась, - улыбнулась она, поднимая на меня глаза. – Совсем замерзла, даже свитер не греет. Еще и поскользнулась на этом гололеде проклятом, вот, все пальто извазюкала, представляешь?
- Тебе сейчас нельзя… не надо… - слова застревали в горле колючим комком.
- Что нельзя? Опять Рамзан твой? Да плюнь ты на него. Иди ко мне.
- Наташенька, солнышко, только не сейчас. Прошу тебя. Мне нужно позвонить… срочно… а ты…
- Ой, да телефон все равно не работает. И Рамзан твой нам больше не помешает, - безмятежно улыбнулась Наташа. - Никогда-никогда.
…И весь накопленный за много ночей ужас, до поры забитый в дальний угол сознания самоконтролем, водкой и галоперидолом, обрушился на меня лавиной. Я смотрел на ярко-красный наташкин шарф, который на самом деле когда-то был белым – несколько пятнышек ближе к воротнику так и остались белыми. А Наташка смотрела на меня и улыбалась. И во всем мире оставался только ее голос:
- Я и не знала, что ты любишь стихи. А я тоже очень люблю. Вот это Ахматова, да? А это Есенин, «Черный человек», мы его в школе проходили. А это? «Нынче ветрено и волны с перехлестом, скоро осень, все изменится в округе…»
- Это Бродский. В ваше время его еще не читали.
- А вот это Маяковский, да? «И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать; надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа…»
- Да. Маяковский.
- Открой дверь, пожалуйста! Там Ромка пришел!
Двигаясь плавно, как во сне, я толкнул дверь. На пороге стоял пухлый мальчишка лет четырех. Хотя нет, не четырех - пяти. В статье писали, пять.
- Можно? – спросил он, не перешагивая порог.
- Можно, - покорно сказал я.
- Это Ромка, - сказала Наташка, и маленький Ромка вошел. – Рома, это дядя Олег, познакомься. Олежа, это Ромик. Он славный, правда?
- Здлавствуйте, дядя Олег, - серьезно сказал Ромка, стягивая с себя шапку. – У вас жайко. А злой дядька в пожайного Гошку стлелял. Тли лаза.
- Он больше не будет, - пообещала Наташа. – Гоша его наказал, правда? Олег, почему ты улыбаешься?
- Да так, подумал кое о чем, - улыбка и в самом деле растянула мои губы, широкая счастливая улыбка человека, нашедшего верный, отличный выход.
Не нужно звонить Сереге, думал я. Не нужно таскать тела к газовой топке. Ничего не нужно. Нужно просто вернуться в «луна-парк» и подобрать пистолет Рамзана. И все будет хорошо. Мы с Наташкой сможем видеться гораздо чаще, и я в конце концов, наверное, привыкну к тонкой красной щели на ее горле, оставленной ножом того маньяка в семидесятых. И к ее элегантному кожаному пальто, покрытому грязными разводами на левом боку, там, где тело лежало на мокрой земле, к темным волосам, в которых засохла дорожная грязь. Может, я даже привыкну к Ромкиному затылку, разнесенному карусельным шатуном, ну или просто попрошу его не снимать шапку. А может быть, там ничего этого и вовсе не будет. И уж точно не будет ментов. И бандитов. И я отосплюсь, наконец.
- Олег, а вот это чье? – спросила Наташа.


Неважно, кто они. К нам свет не достигает
Их тайного жилья, но каждый день и час,
Безмолвные, снуют они меж нас:
В игре миров иль в пешками до срока
Рожденных фавнах и единорогах, -
А кто убил балканского царя?
Кто гасит жизнь одну, другую жжет зазря?

- Набоков. «Бледное пламя».
- Какие прекрасные стихи. Это о нас?
- Да, - ответил я, глядя в ее глаза и думая о пистолете. – Это о нас.

Автор -  Непальская домохозяйка

Вопрос: Крипи?

1. Да!		165	(100%)
Всего:		165

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Вечный житель железных дорог какбэ намекает, что страшное может произойти даже по пути на работу:


Большинство моих коллег живёт совсем недалеко от работы - два квартала максимум. Мне же приходится ежедневно тратить по два с половиной часа в электричках.
Без толку жаловаться, миллионы людей так работают. В конце концов, время в дороге можно потратить на сон.
Так я и делаю.

Жила-была девочка, сама виновата. Анекдот такой.

В тот, последний раз, я ехала на работу. Сидела у окна и дремала, привалившись к стеклу. Та ещё картина.
Нельзя сказать, что сплю я чутко - свою станцию могу проехать запросто. Приходится заводить будильник в телефоне. Приходилось.
Если бы я открыла глаза вовремя...
Сперва я подумала, что проехала свою станцию. Должно быть, будильник не прозвонил вовремя. Поезд мчался, темнота за окном не собиралась рассеиваться, а вагон был пуст. Впрочем, это неудивительно для первого утреннего рейса.
Удивительным было другое.
Оконное стекло отражало вагон: белые стены, оранжевые пластиковые сиденья. Но в этом отражении не было меня.
На какое-то мгновение я подумала, что всё ещё сплю.
Ещё ничего не понимая, я полезла в карман и достала телефон. Точно, это сон: значки на дисплее выглядели странно и не складывались в слова.
Нужно проснуться, сказала я себе.
Ничего не произошло. Электричка по-прежнему неслась сквозь метель, лампы под потолком время от времени мигали. Я почувствовала, как замёрзли ноги в ботинках.
Я снова вгляделась в телефон. Нажала на зелёную клавишу - список контактов. Непонятные значки показались мне странно знакомыми.
Слова были написаны задом наперёд, а буквы развёрнуты в противоположную сторону. И мобильник я сжимала правой рукой.
Я левша. Правая у меня нерабочая, ничего делать этой рукой не могу.
Я перевела взгляд с телефона на тёмное окно, отражение-без-меня. И всё поняла.
Я - по ту сторону.
Я ненастоящая.
Настоящая я (или уже она?) давно вышла на нужной станции и направилась дальше.
Эта электричка больше никогда не остановится, ни на одной платформе. Мне не выйти отсюда. Да и зачем отражению куда-то идти?
Может быть, прошёл час, а, может, несколько лет. Поезд, мчащийся в бесконечность.

Вот только не может отражение существовать само по себе. Я по-прежнему сижу на жёсткой скамье в холодном вагоне и смотрю на собственные руки. Мне кажется, что ладони становятся всё бледнее. Словно скоро я сделаюсь прозрачной и исчезну совсем.
У дверей переливается яркими красками издевательский плакат - в отражении видно, что там написано: "Работай в своём городе!".
Конечной не будет.

Автор -  Цирель

Вопрос: Крипи?

1. Да!		57	(100%)
Всего:		57

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Иероглиф с историей для любителей татуировок:

Я рисую на телах людей. Порой они кажутся мне холодными, как трупы, и горячими, словно угли, а кожа — чисто бумага, чуть шершавая, местами неровная, но краска на нее ложится с легкостью. Крохотные капли растекаются маленькими кляксами, чтобы навсегда (или на какое-то время) застыть в изображении.
Начинал я с иероглифов. Ну знаете, мода такая была, все хотели иероглиф. Приходили и говорили: сделайте вот этот, и плевать какой-нибудь прошмандовке, что «вот этот» означает болезнь или смерть, а может и вовсе проклятие какое. Сделайте! Пф. Я делал, да. Делал, забирал деньги, а наутро на стене появлялась точная копия китайской закорючки. Скоро я привык к тому, что вся студия расписана знаками смерти, бесплодия и горьковато-приторного отвращения. Эти иероглифы были самыми красивыми, как назло, вот дуры и покупались на финтифлюшку. Иногда мне чудилось, что именно поэтому в нашем городе столько зла и обмана, потому что все, все-все ходят, украшенные такими символами.
Скоро они вышли из моды, и я уже приготовился вздохнуть с облегчением, когда в студию пришла девчонка лет пятнадцати и попросила набить ей на запястье имя мальчика.

«Стоит ли на всю жизнь-то?» — спросил тогда я.

«Конечно, — уверенно ответила та, сдув челку с глаз, — пусть хотя бы имя останется».

Мне все стало понятно: то ли бросил, то ли уехал.
Работу я выполнил аккуратно, получил кучу мятых бумажек и звонких монет (наверное, вытрясла из копилки) и принялся разглядывать иероглифы на стенах. Пора было обставить все в восточном стиле и посадить под окном сакуру. Но ведь замерзнет же в нашу-то зиму, как ударит минус двадцать, не то что заиндевеет — переломится и рассыплется щепками.
Я подозревал, что на стену рисунки переносит мой помощник, маленький Якомото, которого прошлой весной подобрал на улице. Собственно, он и натолкнул меня на мысль открыть салон. Маленький Якомото плохо говорил по-русски, все больше ыгыкал и показывать что-то жестами. Конечно, это он проказничает по ночам, думал я, пока не заметил одну странность.
Странность была неожиданной и волнующей.
В доме не было стремянок и высоких столов, а Якомото никогда бы не достал так высоко, как во-о-он тот значок, например.
Сделав это открытие, я подскочил и подошел вплотную к стене, поскреб ее пальцем, будто хотел проковырять дырку. Стена оказалась целой и твердой. От размышлений меня отвлек звонок в дверь.

— Мне нужна Анжелика, — заявила бледная до синевы женщина с трясущимися руками. — Немедленно.

— Здесь таких нет, — тихо ответил я, приготовился захлопнуть дверь и вернуться к рассматриванию стены.

— Мне нужна Анжелика, — упрямо твердила женщина. — Меня Татьяна зовут.

«Итак, она звалась Татьяной…» — прозвучал в голове занудный голос. В детстве я ненавидел «Евгения Онегина». И Пушкина тоже терпеть не мог.

— Я же сказал, здесь такие не живут, это не квартира, а салон.

— Я знаю, я пришла по адресу, — она переступила порог, толкнув меня в помещение. — Мне к вам и нужно. Вот, — достала из внутреннего кармана фотографию, — Анжелика.

С карточки на меня смотрела девочка лет трех в пышном платье, какие обычно покупают на детские утренники. Кудрявая, краснощекая, она напоминала располневшую куклу и смотрела строго, но в то же время доверчиво.

— А-а, вы картинку такую хотите?

— Ну да! — жарко зашептала Татьяна. — Заплачу, сколько скажете, вот возьмите, — она сунула мне в руку несколько купюр, — это предоплата. Только чтобы точь-в-точь как на фото.

— Проходите, — выдохнул я и даже позабыл о Якомото и иероглифах.

Татьяна осталась довольна моей работой. Долго рассматривала себя в зеркале, вертелась так и эдак, а после кивнула и, швырнув на стол оставшуюся часть денег, почти бегом направилась к выходу. Словно перестала замечать меня: я ее больше не интересовал.
Распахнув дверь, она нос к носу столкнулась с высоким мальчишкой — остроносым и взъерошенным. Он холодно смотрел на нас сверху вниз и не говорил ни слова, пока я не поздоровался.

— Я поживу у вас, — заявил он и, отодвинув Татьяну в сторону, решительно прошел внутрь.

— Простите? — Татьяна тем временем испарилась, оставив после себя запах сладких духов. — Как это поживете?

— Ну вот так. Поживу.

Я почесал в затылке и понял — мальчишка, скорее всего, сумасшедший. А с ними, как известно, лучше не спорить. Посидит да уйдет. И я предложил ему располагаться.

— Меня Артур зовут, — вежливо представился он.

Мне было все равно.
Потому что следующая клиентка взвизгнула:

— Набейте мне решетку внизу спины. Знаете, как в игрухах компьютерных. Которые опускаются, когда уровень проходишь.

Я знал, конечно, предупредил, что работа не на один час и не на один раз, девчонка согласно кивнула.
Все это время Артур неподвижно просидел на диване. Я уже бы три раза сбегал в туалет, дважды — пожрать, а он все сидел и сидел, словно не нуждался ни в том, ни в другом.

— Чаю? — спросил я, когда девчонка ушла. Артур покачал головой.

Якомото притащил кружку мне и сам уселся рядом с пластмассовым стаканчиком. Я все глядел на него, потом на стену, затем снова на него и опять на стену. Ну не мог он дотянуться так высоко, не мог. Тогда кто же рисовал иероглифы?
Детский плач за дверью оповестил о приходе нового клиента или, что вероятнее, клиентки, но никто не стучал. Ребенок просто стоял за дверью и ревел. Я кивнул Якомото, тот засеменил к выходу и уже через мгновение привел маленькую девчонку, одетую в пышное белое платье.
Я подавился чаем и отставил кружку, а Артур даже не шевельнулся.

»Конечно, пусть хотя бы имя останется», — зазвучал в голове тонкий голосок. Я перевел взгляд с девчушки-куклы на Артура.

— Слушай, Артур, а у тебя нет знакомой… Она такая невысокого роста, с рваной челкой, глаза темные…

— Была, — коротко отозвался тот. — Была когда-то.

— А сейчас не стало?

— Теперь у меня нет знакомых. Только два раза в год. Или три ли, я плохо учил религиоведение в школе.

При чем тут религиоведение, я не понял и пожевал язык — вдруг поможет.
«Кукла» заплакала еще пуще, а в комнату опять постучали. Голова раскалывалась, но дверь я все равно распахнул.

— Салют, — весело поздоровался паренек в водолазке. — Мне бы это… ну это… вот такое, — Порой косноязычие клиентов раздражало. Особенно оно бесило, когда рядом плакал противный ребенок.

Паренек сунул мне под нос засаленную бумажку с изображением уродливого шрама.

— Что это?

— Ну как… глаз!

— Зашитый?

— Агась, — цокнул он. — Типа оригинально и символично.

— И что же он символизирует, позвольте узнать? — я мотнул головой в сторону кресла.

— Ну-у, мне чота парни объясняли… типа то, что мы все слепы и блаблабла… Не знаю я, мне картинка нрава!

Красивая до безобразия, до отвращения, до тошноты. Торчащие из уродливого шрама нитки, как усы таракана, извивались под пальцами. Я ощущал их, мог потрогать. Но я должен это нарисовать, прямо на коже, будто на бумаге. Шершавой, неровной бумаге. Я вздохнул и взялся за иголки, изредка поглядывая в сторону застывшего Артура и Якомото, который поил «куклу» отвратительным пойлом из стаканчика. Часы тикали, а я думал о религиоведении в школе и днях поминовения усопших.

В следующий четверг я встал с кровати и почувствовал, что не могу разлепить веки. Знаете, иногда выражение «не могу проснуться» совсем не образное. Вчера лег поздно, совсем не выспался.
Я добрался до ванной наощупь и нашарил выключатель. Выключатель щелкнул, но свет не вспыхнул. Я медленно поднял руки, осторожно прикоснулся к своему лицу и услышал крик Якомото. А может, свой собственный. Раздирающий горло на части и бьющийся о стекла.

— Якомото! Якомото! Ты тоже, да? У тебя… — я захлебнулся словами, совсем позабыв, что малой не понимает русский. Я захлебнулся. Крик сменился хихиканьем.

Под пальцами стыло железо. Я развернулся, чтобы побежать — куда-нибудь, хоть куда, подальше, без оглядки. Но железо решетки (как в компьютерных играх, наверное) было повсюду.
Значит, на стенах рисовал все-таки мой маленький помощник.
Недавно я выбил на запястье девчонки имя ее погибшего друга — Артур.
А Анжелика, наверное, ребенок Татьяны, ведь правда?

— Якомото?..

Я глотнул воздуха и взвыл от боли.
Под пальцами змеились два бугристых шрама. Ночью Якомото зашил мне глаза.

Автор -  jesska

Вопрос: Крипи?

1. Да!		111	(100%)
Всего:		111

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

И снова ДомаНеВой, на этот раз о превратностях гостиничного бизнеса:

Я ненавидела свою работу. Вот просто реально ненавидела. А вы сами подумайте, администратор на этаже в гостинице. Целый день сидишь как на витрине, и каждому идиоту от тебя что-то надо! И ладно бы только чай или пиво. Нет! Каждый второй жиробас, вырвавшийся в командировку от жены, считает, что ты сидишь здесь и ждёшь его обрюзгшее лысеющее тело, дабы предаться животному пороку, не отходя от дежурного поста. Меня тошнило от всего этого, но работа есть работа. И сегодня она преподнесла мне что-то похуже похотливых, пьяных гостей.
-Ты сегодня дежуришь на закрытых этажах,- прозвучало как приговор.
С любым невменяемым гостем можно найти общий язык, на худой конец вызвать охрану. Но закрытый этаж – с ним не договоришься. Даже не один закрытый этаж. Все закрытые этажи. Сегодня их насчитывалось четыре штуки. Этажи всегда закрывали, когда гостей было мало.
Закрытый этаж – это длинные коридоры, почти без освещения, это пустые номера, которые необходимо осмотреть, это гудящие технические шкафы, давящая на уши тишина и звук собственных шагов, шуршащий по кавролину.
Но всем плевать на то, что я боюсь закрытых этажей. Любой администратор обязан проходить через это. Ну… хоть дурацкую форму одевать не надо.
Как была, в джинсах и футболке, я дождалась нужного времени. Почему-то начинать такое дежурство можно только ночью. Нельзя вечером, как пришёл, всё сделать и спокойно смотреть телек всю ночь. Нет. Только хард кор, только дежурство после полуночи.
В общем, дождалась я нужного времени и отправилась на ненавистные закрытые этажи. Было страшно. Как всегда. Проходя по одному из коридоров, где кто-то умный вообще весь свет вырубил, я чуть не отдала богу душу, услышав голоса из номера. Но это оказался лишь телевизор.
Ругаясь на горничных, которые чуть не сделали меня заикой из-за своей дырявой памяти, я закрыла этаж и поехала на последний. Скоро всё кончится, и я смогу спокойно вздремнуть где-нибудь.
Было уже почти четыре часа ночи. Я завершала обход этажа. Здесь в коридорах было светло. Ну, более-менее. Хоть это радовало. Выйдя из очередного номера, я собиралась направиться дальше. Но тут поняла, что я больше не одна. Коридор заканчивался высокой стеклянной дверью, которая вела на балкон. У этой двери, спиной ко мне стоял человек. Мужчина.
Мне полагалось вскрикнуть, выронить ключи, но моё сердце так быстро рухнуло в пятки, что даже голос пропал. Когда я заходила в номер, этого типа тут не было! Хотя… чего бояться? Ну, мужик и мужик, стоит и стоит. Небось, один из гостей заблудился. Я ж оставила дверь, ведущую от лифта открытой, вот он и зашёл.
Я глубоко вздохнула и подошла к мужчине. Набрала воздуха в грудь, намереваясь объяснить, что этаж закрыт. Но тут он обернулся ко мне…
Первое, что бросилось в глаза, простите за тавтологию, были глаза. Я не уверена, но тогда мне показалось, что у них нет век. Глаза почти выкатывались из орбит. И их цвет… водянисто-серый, или грязно-белый…
Человек… Человек ли? Он открыл рот, и я увидела его сколотые, подгнившие, но слишком острые зубы. Он улыбнулся.
-Девушка… здравствуйте. А сколько… времени?- произнёс он совершенно нормальным будничным голосом.
Если бы не скалящиеся зубы и не разглядывающие меня выпученные белёсые глаза, я бы никогда не запомнила это самый обычный голос.
Мой же голос застрял где-то в желудке. Я смогла лишь развести руками.
Продолжая улыбаться, существо кивнуло и направилось по коридору в сторону лифтов. Он странно двигался, как человек в слишком тесной одежде. Только… этому типу, похоже, была мала его кожа. Я медленно отвернулась. В отражении стеклянной двери я увидела, как он разворачивается назад. Вернее… разворачивается только голова. Тело продолжало стоять ко мне спиной.
-Девушка…
Я сорвалась с места и вломилась в боковой номер, сильно ушибив плечо о дверь. Я успела захлопнуть её за собой и навалиться всем весом, когда услышала и почувствовала удар с той стороны.
-Девушка…
Я прижималась к двери, чувствуя глухие удары. Дверь тряслась и ходила ходуном. От твари меня отделял только тонкий кусок прессованных опилок с гавёным электронным замком!
-Девушка…
Я обняла свои колени и заплакала, молясь, чтобы замок выдержал. Не знаю, сколько это продолжалось. Удары в дверь и монотонное «девушка».
Наверно, потом я отключилась. Когда сознание вернулась, я лежала, свернувшись у двери, а за окном было уже светло. Я не успела подняться, как дверь распахнулась. Я заорала. Но это оказался всего лишь охранник Митька.
-Ты чего тут? Тебя всю ночь ищут? Сюда ща народ заселять будут. Ты чего смену не сдала.
Я ничего не ответила. Молча покинув номер, я отправилась прямиком к директору. Игнорируя все вопросы и ругань, я написала заявление и ушла из гостиницы.
С тех пор, я очень не люблю, когда меня окликают: «девушка».


Автор -  astet

Вопрос: Крипи?

1. Да!		84	(100%)
Всего:		84

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

ДомаНеВой и нелёгкие будни уборщиц:

В те времена я работала уборщицей на авиационном заводе. На самом деле я ещё и училась, но это не связано никак с той историей. Почему уборщицей и на заводе? Да просто нужны были деньги. Хоть какие-то. Но в нашем захолустье студентка колледжа, которая учится до трёх-четырёх дня, никому на другой работе не нужна. Вот и пошла я мыть полы.
Завод наш был настоящим наследием Советов. Огромные, наполовину заброшенные территории, цеха, размером с футбольное поле. Впрочем, я не уверена даже что там именно самолёты собирали. Скорее какие-то запчасти. Может навигационные системы. В общем, это тоже не суть важно.
Я приходила на завод вечером, когда из работников оставались только самые рьяные труженики. Охранник пропускал меня на территорию завода, выдавал ключи и я топала по тёмному парку от административного корпуса к производственному и конструкторскому. Там я переодевалась в свой страшный рабочий халат, брала орудия труда в виде тряпки, швабры, ведра и шла наводить чистоту.
Первый раз, как я заметила что-то странное, произошёл как раз в конструкторском бюро. Я домывала лабораторию, где среди страшно щёлкающих и гудящих компьютеров сновал один из самых преданных своему делу работников. Удивительно сосредоточенный, маленький, тощий дяденьки в толстых очках и с проседью в волосах. Он всегда задерживался, говорят, даже обедать не ходил. Впрочем, это не моё дело. Он никогда меня не замечал, а я и не претендовала.
Когда я уже вышла в коридор, вдруг в лаборатории что-то шмякнуло. Словно кусок мяса уронили на пол, или тряпку мокрую. Я заглянула в комнату, которую только что покинула. Вроде всё на месте. Присмотрелась, прислушалась. Из-за одного из компьютеров показалась физиономия в очках и вопросительно на меня посмотрела. Я поспешила назад в коридор. Незачем отвлекать людей науки от их важных дел.
Но вдруг снова что-то шмякнуло. Только на этот раз в соседней комнате. Она была закрыта и свет выключен, там хранились какие-то документы. Я подошла к двери и вгляделась в темноту. Дверь удачно была наполовину стеклянной. Свет фонаря из окна скупо освещал помещение. И я почти ничего не смогла разглядеть. Вроде всё в порядке. Только в углу, куда не достаёт свет, какая-то куча непонятная лежит. Словно тряпьё навалено.
В любом случае, это тоже не моё дело. Я уже устала и хотела домой.
Повздыхав о нелёгкой доле работающего студента, я закончила уборку, быстро переоделась и побежала сквозь парк к административному корпусу, через который выпускали на улицу. Но тут что-то привлекло моё внимание. Я остановилась и уставилась на высокие окна длинного производственного цеха. Готова была поклясться, что видела что-то белое. Там. В окне.
Мелкая промозглая взвесь стала превращаться в дождь, я спрятала нос в шарф и побежала дальше. Какая мне разница, что там в этих окнах?
Вскоре я забыла все странности. Дни текли одинаковой унылой чередой. Я училась, работала на автомате. Но странности вновь напомнили о себе, спустя чуть больше недели.
Я пришла в ту же лабораторию. Дядечка в очках был на своём привычном месте. Всё как всегда. Я вымыла пол и переместилась в коридор. Тут заметила, что неплохо бы воду поменять. Осень становилась всё слякотней, полы грязней.
Когда я сворачивала из тёмного коридора в сторону туалетов, снова услышала тот шлёпающий звук. Где-то совсем близко. Я оглянулась. Нет, тряпку я не роняла. Снова «шлёп». И новый звук. Словно что-то тащат по полу. Волоком.
Мне стало не по себе. Я поспешила поменять воду, не прислушиваясь ни к чему, и вернулась в коридор. Осталось совсем немного и можно идти домой. Но тут меня ждала новая неприятность. В коридоре было темно, только свет из лаборатории, да тусклая лампочка где-то в самом конце. Но этот факт не помешал мне выронить ведро и залить всё кругом водой. Я отчётливо увидела, как от стены отделилось нечто бесформенное, как куча хлама, и метнулась через коридор к закрытой комнате с документами.
Не помню, как я собирала воду, как переодевалась и бежала к выходу. Помню только, что старалась не смотреть в высокие тёмные окна производственного цеха.
На следующий день я постаралась придти пораньше. За ночь я убедила себя, что всё это мне привиделось, что дело в переутомлении и освещении. Надо просто всё делать быстрее и не задерживаться до самой темноты. Но ноги откровенно не несли меня на работу.
Тем не менее, я пришла. Сегодня я работала как никогда быстро, даже с каким-то особым усердием. Но осенние вечера приходят слишком рано, как не пытайся от них сбежать. Наконец я добралась до лаборатории. Первое что я заметила – отсутствие дяденьки в очках. От этого мои и без того расстроенные нервы напряглись. Этот фанатик прибороконструкторского дела всегда был для меня некой константой, означающей непоколебимость вселенной. Да и просто приятно было осознавать, что в большом здании есть ещё один человек. Но сейчас его не было. Свет горел, компьютеры щёлкали, а дяденьки не было.
Я попыталась восстановить душевное равновесие с помощью дыхания. Успокоить себя, уговорить, что сейчас я закончу работу и пойду домой. Мне это даже немного удалось. Руки стали дрожать чуть меньше. Я вымыла всю лабораторию с особой тщательностью, но дяденька так и не появился.
Выбравшись в коридор, я продолжила быстро и бездумно возить тряпкой по полу, как вдруг услышала приглушённый звук. Вернее, несколько разных звуков. Чавк, кап, хлюп, шмяк…
Я прислушалась. Определив источник звуков, я направилась по тёмному коридору к той самой наполовину стеклянной двери. Комната была заперта, всё темно. Даже фонарь за окном не светил. Мне следовало уйти в тот же миг. Проклятое женское любопытство… Но я отчётливо слышала эти хлюпающие, чавкающие звуки и…
Я достала телефон из кармана своего страшного рабочего халата и нажала разблокировку. Вспыхнул свет. На полу комнаты, между шкафом и столом сидело… нечто. Если бы кто-то пропустил человека целиком через большую мясорубку, а потом склеил назад, он бы наверняка выглядел точно так. Бело-красное, бугристое тело в синих толстых жилах, сросшаяся с горбом огромная как опухоль голова. Тварь повернулась ко мне и замерла. Тонкие, острые как иглы зубы все в крови. Бельма глаз смотрят точно на меня. В руках тварь держала… ногу… то что когда-то было ногой. Человеческой ногой.
Я отскочила от двери, перевернула ведро, упала, подпрыгнула и побежала. Может я кричала, я не помню.
Больше на завод я не ходила. Я вообще долго никуда не ходила. Из-за чего впервые завалила сессию и потом долго подтягивала хвосты.
Но время шло. Потихоньку я вернулась к своей привычной жизни. Больше никогда даже близко не подходила к проклятому заводу. Хотя и смогла убедить себя, что всё это мне привиделось, но проверять не хотелось.
Я закончила колледж, потом институт. Меня взяли на испытательный срок в одну солидную фирму. Я очень стараюсь. Здесь хорошая зарплата и перспективы. Потому часто я задерживаюсь допоздна. Мне надо многому научиться, чтобы остаться здесь и расти в карьере.
Но, знаете, наверно, всё же, мне придётся найти себя другое место. Эта нагрузка слишком велика для меня. Я стала переутомляться. И покидая поздно вечером свой отдел, иногда я слышу в коридоре странные звуки. Чавк, кап, хлюп, шмяк…

Автор -  astet

Вопрос: Крипи?

1. Да!		72	(100%)
Всего:		72

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Необычная профессия с необычной крипи:


Мы уже давно вместе. Живём здесь с тех пор, когда она перешла на третий курс. Тогда много училась, но успевала и погулять, встретиться с друзьями. После окончания вуза, она, как и многие, искала работу, но остановилась на работе на дому. Фрилансер. Стала всё реже выходить на улицу, да и друзья куда-то разбежались.

А я всегда был каким-то неживым. В общем, сейчас безработный. Каждый день слоняюсь по квартире в поисках, чего бы пожевать. Иногда готовлю ей чай, пытаюсь убираться, но делаю ещё хуже. Я неуклюжий, постоянно то споткнусь, то задену книгу, торчащую с края стола, то пролью тот же чай. Беспорядка от меня явно больше. Потому всё больше читаю книги да гляжу в окно. Или наблюдаю, как она работает. Она же в последнее время постоянно работает. Или работала. Я никогда не спрашивал её, чем она занимается, боялся отвлечь. Никогда не смотрел, что же она там пишет. Никогда.

С некоторых пор с ней происходит что-то непонятное. Она не замечает, что я принёс чай и смахивает его со стола. Что-то бурча вытирает пролитое и возвращается к работе. Через какое-то время перестала ворчать, а потом и вовсе трогать чашку. Последняя так и стоит, пока чай не остынет. Хотя и потом тоже стоит. Она же стала очень раздражительной. Как уже говорил, я не самый ловкий. Когда что-то задевал или ронял, проходя мимо, она напряжённо дёргалась, а затем смотрела на меня долго и хмуро. Очень внимательно и всегда молча. Я же в ответ тоже молчал, потому что боялся этого взгляда. Так и смотрели друг на друга молча, пока она не поворачивалась снова к монитору, а я не уходил на кухню.

Тогда боялся взгляда, а теперь хотел бы его. Теперь она вовсе не смотрит на меня. Только лишь напрягается, словно сдерживая гнев. Руки замирают в ожидании, над клавиатурой, но взгляд так и не отрывается от монитора. Я не знаю, что с ней происходит, и не могу спросить, потому что она со мной не разговаривает. Больше совсем не разговаривает. Иногда замирает, словно статуя, и смотрит невидящими глазами сквозь этот чёртов монитор. Мне страшно в такие моменты, что она больше не здесь и не сейчас. Будто её душу кто-то вытягивает в другой мир.

Ночи же вселяют настоящий ужас в меня. Она ложится, заворачивается в одеяло и словно каменеет до утра. Иногда мне кажется, что она и вовсе умерла. Поэтому подхожу послушать её дыхание, как это делают матери маленьких детей. Дышит. Хорошо. Нежно глажу её по голове, но она продолжает лежать не шелохнувшись. Не шевелясь до самого утра. Затем встаёт, словно робот застилает кровать, умывается, одевается и снова идёт к монитору. Иногда мне кажется, он притягивает её каким-то сверхъестественным магнитом.

Но сегодняшний день страшнее всего предыдущего вместе взятого. Она застыла над клавиатурой каменным изваянием, но печатает словно одержимая. Ей уже должно быть невыносимо больно, потому что кожа на пальцах повредилась. Я никогда не спрашивал её, чем она занимается, боялся отвлечь. Никогда не смотрел, что же она там пишет. Никогда. Но, может быть, если узнаю, что в бесконечной беготне по клавиатуре отстукивают её пальцы, смогу помочь. Вытащить из этого нервного оцепенения, вернуть к жизни. Сегодня уже трижды я попытался незаметно подойти, чтобы заглянуть через плечо в ненавистный монитор. Но каждый раз подводила эта дурацкая неуклюжесть. В первый раз уже совсем близко от неё споткнулся о какой-то провод. Он что-то потянул, и с полки упала колонка. Второй провал случился в коридоре. Я проходил мимо входной двери, направляясь в её комнату, когда прямо за этой дверью в подъезде громко гавкнула большая собака. От неожиданности, подвернул ногу, упал с диким грохотом. При этом рукой зацепил дверь в её комнату, от чего та тоже, громко хлопнув, закрылась. Хорошо, что я оказался снаружи. Я боюсь того, что она могла бы сделать, окажись я внутри. Но того, что она могла не сделать, боялся ещё больше.

Третий раз... в третий раз она перестала печатать, когда я вошёл в комнату. Мне оставалось только сесть в кресло в надежде, что она забудет про моё присутствие. Примерно час назад она начала печатать, наверно, всё же забыла. А теперь аккуратно, ничего не задев, подобраться ближе. Ещё шаг и я увижу, что так быстро выводится на экран. Ещё чуть-чуть...


а теперть оно прямо з спиной язнаю оно там боюсь обернутся но уже и не могу бо
льше спать схожу с ма

усталаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа

Автор -  Ёжик в тумане

Вопрос: Крипи?

1. Да!		127	(100%)
Всего:		127

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Дед-могильщик с историей про кладбища:

Я работаю могильщиком.
И работу свою я очень люблю.
Небольшое старенькое кладбище в провинциальном городке находится в полном моем распоряжении. Я и могильщик, я и сторож на полставки. Ну а что? Все равно живу в домике на окраине погоста, любезно предоставленном мне государством в качестве компенсации за низкую зарплату.
Я с удовольствием рою могилки, помогаю опускать гроб - работа на воздухе, покойники - люди все приличные. Это они когда живые бедокурят, шумят, ругаются, а как помрут - все как картинки. Костюмчики парадные, лица благопристойные, аж душа радуется.
Помню, как-то раз хоронили одного мужика. Видел я его часто на станции - так себе мужичонка, плюгавенький, пьяненький, а как ко мне принесли - загляденье! Гроб обит бархатом, мужичок в белой рубахе да при галстуке. Красота, в общем.
Кстати, за отдельную плату могу поухаживать за захоронением в течении оговоренного срока. И мне достаток, и близким отпадает нужда заботиться о мертвых родственниках.
Происходит конечно, на погосте всякое, как тут не происходить. В лунные ночи, если выглянуть в окно моего домика, тени видно у могил. Ходят туда-сюда, слоняются, не лежится им спокойно. У свежих могил потемнее, у старых - совсем уж прозрачные, тоненькие, туда-сюда, туда-сюда. Как-то раз глубоко за полночь стучал в окно кто-то, я выглянул - стоит дядька, которого намедни похоронили, просит стопку водки. Я, конечно, в дом не впустил, но на следующий день могилку его нашел и налил стопарик.
Я же не жадный.
Но мне не страшно. Они меня не трогают, я их. Мирно живем, можно даже сказать, дружно.
Да вот беда - маловато в последнее время работы.
То ли все эти фитнесы-шмитнесы людям на пользу пошли и народ жить стал дольше, то ли городишко наш мельчает, народу-то в столицу все больше уезжает, но как-то оно грустно становится.
Раньше-то, бывало, каждую неделю семь-десять человек помрет. А похороны какие были? С музыкой, с причитаниями, многолюдные. Несут, рыдают в три ручья, прелесть просто. А теперь что? Придут, молча постоят, мне лишнюю бумажку сунут - закапывай, мол, скорее, не тяни.
И один-два покойника в неделю в лучшем случае. А то неделями тишина. Так вот, как сейчас - третью неделю подряд работы нет.
Я на досуге уже и дорожку кладбищенскую подмел, и оградки кое-где поправил и покрасил, и дома у себя окна вымыл - тишина.
А как пошла четвертая неделя, я не выдержал. Ну смерти же подобно столько времени сидеть без работы.
Сначала я поехал в центр города, походил там, погулял, папироску скурил, но ничего интересного не нашел. Потом немного прошелся по бульвару, забрел в какой-то магазинчик за сигаретами и вот тут-то и увидел его.
Стоящий в очереди впереди меня мужчина лет сорока достал кошелек и спросил кассиршу:
-Так сколько с меня?
-Семь тысяч пятьсот восемьдесят рублей, - чирикнула девушка и кокетливо стрельнула глазами в сторону симпатичного покупателя.
Посмотреть, кстати, было на что - отлично сложенный, правильные черты лица, выразительные зеленые глаза.
Мужчина улыбнулся девочке, достал кошелек, расплатился. Я увидел, как в кошельке мелькнула фотография симпатичной женщины с мудрым и добрым лицом.
Потом была моя очередь, а потом я закурил, стоя возле дверей магазина и стал ждать.
Спустя пять минут он вышел - невзрачный, тощенький дядька лет тридцати, с наметившимся пузиком, стоявший в очереди аккурат за мной. В руках он нес большую баклашку дешевого пива и буханку хлеба.
Идти пришлось недолго - мужик жил всего через квартал.
Я зашел за ним в подъезд, и, поравнявшись, всадил ему в спину большой кухонный нож.
Удостоверившись, что мужчина умер, я аккуратно достал свой нож, вытер его о спину трупа, положил обратно в неприметный портфель и, никем незамеченный, вышел прочь.
Да и кто подумает обо мне плохо? Я - благообразный седой дедушка, в старомодном костюме и с черным потертым портфелем. А потом - я же на их благо стараюсь, хотя, конечно, мне тоже польза.
Есть труп, значит, будет в ближайшее время и работа.
Через три дня, как положено, хоронили. Ух, какой мужик-то, оказывается, красивый! Помыли его, подкрасили немного, одели как человека, в костюм, галстук повязали. В гробу он смотрелся очень прилично, прямо как жених. А то ходил, как оборванец, в какой-то футболке и тертых джинсах, смотреть противно, ей-богу.
Я им даже скидочку сделал на рытье могилы.
У него, кстати, жена оказалась видная, только вот неухоженная какая-то. Одежда на ней мешковатая, туфли сношены, а так приятная женщина.
Хожу теперь, смотрю за его могилкой. Я вообще всегда смотрю за всеми могилками, которые при моем участии возникли - все же не чужие мне эти люди. Пару раз видел и тень этого мужика, грустная такая тень, смотрит на меня и молчит. Я уж ему объяснял, что так для всех лучше: у меня работа была, а он хоть достойно выглядеть начал, только он все равно смотрит и молчит. И стоит у моего порога, баклашку с пивом и буханку в руке сжимает.
Они, кстати, все ко мне приходят. И самый первый, мальчик совсем, пятнадцать лет, и женщина бальзаковского возраста с красивой укладкой на голове, и молодой еще мужчина, и юная девушка, и старуха, неопрятная даже после смерти, и девочка-трехлетка, и девушка-невеста, которая зачем-то вышла из банкетного зала в одиночестве на улицу... Помню, я тогда добрый был, веселый, мимо ресторана иду, а тут она! Молоденькая, красивая такая, радостная. Ну я и решил на радостях, что надо подарок сделать - умереть в самый счастливый день своей жизни, что может быть лучше? Приходят, стоят перед порогом, молчат, смотрят. Я к ним выйду, постоим, помолчим вместе, а потом я домой, а они по своим делам.
В общем, я люблю свою работу. Главное, чтобы помирали, а то мне скучно становится. Только вот я стар становлюсь, через пару лет, думаю, мне уже будет трудно им помогать. Так что буду молиться, чтобы чаще помирали, а то ведь совсем ко мне дорожку позабудут.
А это уже непорядок!

Автор -  Доминга

Вопрос: Крипи?

1. Да!		127	(100%)
Всего:		127

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Ангел с треугольными зубами и немного постмодернизма:

Я прихожу на работу едва начинает темнеть, и по дороге вижу очень многое. Хотя интересует меня далеко не все. То, что в сумерках обычные люди видят как новенькое пятиэтажное здание, в моих глазах выглядит совершенно иначе. Едва я ступаю за ограду, ко мне тут же тянет жирные блестящие щупальца пульсирующая груда биомассы, опутанная сетью сосудов. Биомасса дышит, пульсирует, беззвучно урчит, сотрясаясь, когда я поднимаюсь по «ступеням» на «крыльцо» и почти ласково касаюсь «перил».

Именно здесь я останавливаюсь, совершая свой ежедневный ритуал, присматриваюсь к людям на улице, прежде чем продолжить свой путь.

Один выходит из подъезда напротив, поднимая воротник куртки и облизываясь в предвкушении удачной ночи. Своим «особым зрением» я вижу, как мерцают алые огоньки в его глазах и как блестят в свете уличных фонарей длинные острые зубы. Он придет ко мне, если не этой ночью, то завтра. Я знаю точно.

Другой спешит по своим делам, уткнувшись в сегодняшнюю газету. И мне отчетливо видится, как с клыков падают на асфальт хлопья зловонной пены, слышится вырывающийся из нечеловеческой глотки леденящий вой. Это не мой клиент.

Довольный своими наблюдениями, я захожу в стеклянные двери. И лучше никому не видеть моими глазами как это выглядит со стороны. Здесь, внутри, все из стекла, мрамора и металла. И здесь нет ни одного зеркала. Ни к чему людям видеть то, что отражает их стеклянная глубина. Истинное лицо этого места далеко не для всех. Я иду по пустынному, но хорошо освещенному коридору к себе и останавливаюсь у одной из дверей. Если прислушаться, то можно услышать хлюпающие звуки, с которыми рвется чужая плоть и пузырится кровь. А если я открою дверь, заглядывая внутрь, то увижу яркий свет лампы над хирургическим столом и заляпанный белый халат. Слышали про Безликого Доктора? Так вот, это его вотчина. Только здесь он скрывается не под чумной маской. Мне дальше.

Ключ поворачивается в замке, а на деле рука погружается в пульсирующую плоть едва не по локоть, нашаривая засов. В моем личном кабинете сумрачно и пахнет дезинфектантом. Я включаю маленькую подвижную лампу над креслом – единственный источник света, – касаюсь заблестевших в желтоватом свете инструментов и улыбаюсь. Одними губами. Я вообще улыбаюсь редко и только на работе – иногда два ряда острых треугольных зубов действуют лучше любого наркоза. Надеюсь, сегодня этого не понадобится.

Удивительно, но я оказываюсь прав – ночь проходит тихо и быстро, хотя уходить мне все равно последним. На «крыльце» у меня снова остановка – очередная традиция, как и в начале рабочего дня. Только сейчас я не смотрю на Город, а раскрываю ладонь, к которой тут же тянется влажно поблескивающее щупальце. Больница с довольным утробным звуком слизывает с моей ладони вырванные зубы, словно куски сахара. Приласкав «перила», я выхожу за ворота. Уже почти начало светать, но времени на сон еще предостаточно. Завтра на закате у меня начнется новый рабочий день, ведь я живу в Городе и работаю стоматологом.

Автор -  Beloved13

Вопрос: Крипи?

1. Да!		59	(100%)
Всего:		59

@темы: крипи-фест

---

[Они знают!!!]

Эколог-энтузиаст Маковенко открывает наш сегодняшний вечер:


Всем привет! Решил поделиться своей историей.
Произошло всё где-то года два назад. Я и двое моих приятелей занимаемся научными исследованиями. В том числе и аномальных мест, которых полно по всей России. Ну, знаете, попытка понять и объяснить происхождение этих явлений с помощью физики, геологии, биологии и т.п. Вот об одной экспедиции я и хочу вам рассказать.

Начну, пожалуй, с того момента, когда мы только прибыли в Иркутскую область. Там произошло первое значимое для меня в последствии событие.
Бабушка Лида встретилась нам случайно, в райцентре поселка Седаново. Именно отсюда наша экспедиция (я, Димыч и Вадим) должна была отправиться своим ходом до реки Кова и дальше до приблизительно обозначенной нами точки. Квадрата, если точнее. Потому что никто не мог сказать конкретно, где находится то место, которые мы собирались посетить. Путь был неблизкий, 100 км - это приличное расстояние. Наше бурное обсуждение предстоящего похода привлекло ее внимание и она (видимо, по доброте душевной) пригласила к себе на чай. Все шло неплохо: мы болтали, смеялись, делились историями, она хлопотала на кухне. А потом села за стол напротив меня...
- Не ходите туда, - сказала она вдруг тихим, но твердым голосом. - Слышишь? - Ее взгляд неприятно буравил. Шепелявость и характерный местный говор неожиданно пропали. - Не ходите туда.
По спине почему-то прошел холодок, хотя еще секунду назад в кухне было тепло и уютно. Чтобы разрядить мгновенно создавшуюся напряженную обстановку, я, помнится, выдавил из себя смешок: - Да ладно, бабуль! Нам-то что бояться? Хорошо обученные люди, снаряжение в превосходном состоянии, высокие технологии, походный опыт опять же. Вон и с Томиным консультировались, и маршрут Ремпеля изучали.." Потом осекся и замолчал. "Старая карга!" - с досадой подумал я. В общем, разозлила она меня тогда. Чего нагнетать обстановку зря, правда?

Но давайте к сути. Через некоторое время мы уже стояли на берегу речки Дешембы. По плану Бориса - местного егеря, что проживает у Дешембенского целебного озера - нам следовало переправиться на другую сторону. Управились за час, поэтому добрались до зимовья еще засветло.
Старый сруб оказался довольно добротным. В нем можно было спокойно переночевать. Мы разложили спальные мешки на деревянном полу, Димыч занимался ужином, а Вадим осматривал прилегающую территорию - нужно было убедиться в том, что поблизости не шлялись дикие звери вроде волков или медведей. Тайга - она пренебрежительного отношения к себе не терпит. Никаких следов пребывания зверья он не обнаружил, но на всякий случай мы решили установить сигналку перед дверью, которая реагировала на движение.
- Я тут нашел очередную табличку, оставленную предыдущей группой, - поделился с нами Вадим. - Хотел было проверить, что за метка и сверить с нашим маршрутом, но ни черта не разобрал. Жестянка будто поцарапана чем-то. Только год не задет - 1991. Царапины старые уже. Видать, медведь повредил. На стволе дерева чуть выше тоже борозды есть, затянувшиеся, - философски пожал он плечами.
- Заложить бы дверь чем-нибудь посерьезней, - нахмурился Димыч. - А то засов хлипкий какой-то.
- Да брось ты! Я проверял. Хороший засов. Еще лет 100 ему сносу не будет, - отмахнулся Вадим.
Уточнив детали завтрашней ходки, мы отправились на боковую.

Проснулся я от стука. Кто-то с силой долбанул кулаком в дверь. Три громких удара. В принципе, можно было больше ничего и не говорить. От самого факта, что в глухой тайге, за 100 км от ближайшего селения, есть некто посторонний, кровь в жилах стыла. От неожиданности я рывком сел, забыв, что упакован в спальный мешок. Долго прислушивался, но не услышал больше ни звука. Тишина стояла мертвецкая. Почти смог убедить себя в том, что мне послышалось, ведь сигналка-то не сработала, а должна была. Но тут началось! В дверь забарабанили с такой силой, что стены сруба ходуном заходили! Кто-то просто срывал ее с петель. Кто-то очень большой и сильный. Медведь? Почему тогда ни звука от него не слышно? В щель под дверью и в окно тоже никого конкретного не видно, даже маленькой тени или силуэта. И что это за исполинский косолапый должен быть тогда? Засов натужно скрипел, но удивительным образом не поддавался. Я вскочил на ноги, в мгновение выбравшись из спальника. Испарина покрыла лоб. Схватив ружье, нетвердой рукой направил ствол на дверной проем. Мушка скакала по периметру, как сумасшедшая - у меня тряслись руки. Я был уверен, что засов не выдержит такой силищи. Кричать, чтобы разбудить напарников, не мог. Язык онемел от страха и моментально прилип к пересохшему небу. Черт, почему они спят до сих пор? Обернулся на мгновение в сторону Димыча и еще больше похолодел.
Он сидел в спальном мешке и тихо раскачивался взад-вперед. Рот открыт, из него стекает слюна, глаза закатились так, что видны были белки. Вадим же спал, как ни в чем не бывало. Спал ли?
Очнулся я от оцепенения, когда удары внезапно стихли. Засов держался намертво. Вспомнилась молитва Отче наш, которую я тут же начал читать шепотом. Послышалось короткое, утробное и, как мне показалось, раздосадованное клокотание. Кто-то шумно выдохнул воздух через ноздри. И... И все. Опять тишина. Посидев еще какое-то время с нацеленным ружьем, я принялся после тормошить пацанов. Они проснулись сразу, недовольные и возмущенные ранней побудкой. А потом долго меня трясущегося убеждали, что спали младенческим сном и не слышали ничего. Я не знал, что и думать. Были мысли о психотропном воздействии - зона же аномальная. Заснул только, когда только-только начинало светать.
Утром же все произошедшее вообще казалось каким-то жутким кошмаром. Я рассказал все в подробностях Вадиму с Димычем, но лишь еще раз убедился в том, что они ничего не слышали и не помнят. Но разведку мы-таки провели. Ни следов, ни поломанных веток, вообще ничего, что могло бы указывать на крупного зверя. Дверь в порядке, завод на сигналке взведен, работает исправно. Я пребывал в смятении. Что же все-таки произошло? Что вообще это было?!

- Да что ж ты будешь делать?! - раздосадованный Вадим стукнул по дозиметру. - Ребят, разве возможны вообще такие показания? Отрицательные? Я первый раз такое вижу! Будто что-то поглощает гамма-излучение с огромной силой.
- Такого не может быть, чисто по физическим законам! - заглянул через плечо Димыч. - Ты проверял прибор?
- Конечно проверял! Все работало нормально еще утром.
- Да, ребят. Похоже мы на верном пути. "Чертово кладбище" явно где-то поблизости, - я даже взбодрился. Так хотелось быть теми, кто обнаружит-таки его точное местоположение. Сколько экспедиций было, сколько лет прошло, а все бестолку. Про это место говорят уже давно, еще в прошлом веке про него истории ходили.
- Только помните о безопасности! Как только почувствуете себя плохо, завершаем исследование этого района. Воздействие магнитного поля на организм очень велико. - Димыч как всегда был в своем репертуаре.
- Да мы знаем.. Ты мне лучше скажи, природа этой аномальной зоны искусственная или природная? Ты вот как считаешь? А то споров много..
Слева в глубине леса хрустнула ветка. Парни, увлекшись обсуждением темы, ничего не услышали. Я же весь подобрался: не хватало нам еще дикого зверя встретить. Хорошо еще, если просто лось какой-нибудь. Обернулся на звук, долго вглядывался вдаль, пытаясь заметить хоть какое-то движение. Оглядел периметр и вдруг наткнулся на взгляд. Два узких красных глаза, не мигая, смотрели на меня. Силуэта было не разобрать. Очертаний никаких, только какая-то растекающаяся во все стороны чернота. Руки сами вскинули ружье. Вадим с Димычем тут же замолкли.
- Ребята.., - прохрипел я. - Это что?
- Ох! - выдохнул Димыч. - Я никогда...
Договорить он не успел. Темное пятно двинулось на нас, с шумом ломая ветки, пробираясь через буреломы напролом. Почему-то сразу резко стемнело. Тайгу было не узнать: ни шума крон деревьев, ни птиц, не гуляющего ветра - ничего. Звенящая тишина, только эту жуткую жуть слышно. Выстрелив наугад пару раз, я рванул с места и побежал. Ребята последовали моему примеру. Сзади опять послышалось утробное клокотание. Такое же, как и прошлой ночью.
Я честно не помню, как мы смогли добежать до зимовья. Сейчас, прикидывая, я понимаю, что это невозможно. Мы ушли достаточно далеко, прочесывая квадрат, за несколько десятков километров. Как мы смогли их преодолеть минут за 10?
В общем, заперлись мы в срубе опять на тот засов. У меня еще уверенность такая была, что он нас точно спасет, как и тогда. А тварь эта упертая оказалась! Она довольно долго ломилась в дверь. Мы и сами не заметили, как наступила глубокая ночь. Всё сидели на полу, наставив три ствола на источник... гхм.. шума. Где-то около 4 утра, она оставила свои попытки проникнуть внутрь и также тихо и незаметно испарилась. Кстати, в рабочем состоянии часы были только у Вадима. Наши отказали и восстановить их так и не удалось. По утру же мы собрали все свои манатки да покинули это место от греха подальше. Добрались до селения буквально за день, так торопились.

Как видите, и наша экспедиция не принесла никаких конкретных результатов. Точного места так и не обнаружили. Да и вообще, сдается мне, его никто никогда не найдет. А с ребятами мы ни разу не обсуждали произошедшее в лагере. И до сих пор непонятно, что же за чертовщина там творилась.

Автор -  Атимита

Вопрос: Крипи?

1. Да!		58	(100%)
Всего:		58

@темы: крипи-фест

---

[островитянин.]

@темы: Зловещие фото, На улице

---

[Robert Patrick Yorke]

На правах рекламы, хотя я в этом проекте не участвую. А что братцы-кролики-параноики, здесь кто-нибудь почитывает DARKER? Проект скорее любительский и с русским языком авторы находятся в состоянии вооружённого нейтралитета, но вдруг-таки найдёте что-нибудь для себя интересное.

@музыка: АукцЫон - Возле меня

@настроение: "и ночь - только тень его,/и тень - только тень его/И снег, и следы/После меня, возле меня"

@темы: Страшные истории, Интернетик, Свидетельства очевидцев, Хоррор-обзоры

---

[Ника безголовая и крылатая]

Роберту пять. Золотой ребенок –
мамина гордость, отцова спесь.
Няньки глядят на него влюбленно,
мол, ангелочки на свете есть.
Роберт спокоен, игрив. До ночи.
Ночью он слушает, как над ним
кто-то вздыхает, скрипит, хохочет,
взрослым, конечно же, не видим.
Ходит кругами вокруг кровати,
воет на разные голоса.
Только вот мальчика он не схватит –
гость полуночный то знает сам.
Мальчик, конечно же, это чует,
дрема ночная ему легка.
Верит: его защищает чудо –
заяц из плюша в его руках.

Роберту скоро двенадцать стукнет.
Первый задира он, хулиган:
каждый день яблоки тырит с кухни,
скачет по дому, как обезьян,
лезет на кладбища и на стройки,
часто приходит домой к утру.
Роберт – вожак у мальчишек, только
вряд ли кто знает, что Роберт – трус.
Вряд ли кто знает, как он ночами
под одеялом едва скулит:
кто-то кружится над ним сычами,
гулко смеясь на слова молитв,
тянет костлявые ветви-лапы.
Роберт кошмарами окружен.
Он беззащитный, безумно слабый,
вместо зайчонка он спит с ножом.

Роберту тридцать. Работа. Офис.
Жизнь, не отличная от других.
Утром проснуться поможет кофе,
если поднялся не с той ноги.
Только назойливей стали страхи,
внаглую бродят при свете дня.
Роберт настолько уже затрахан,
что понимает: пора менять
жизнь или память. Конечно, легче
выбросить лишнее, все забыть.
Он расправляет спокойно плечи,
выиграть пробуя у судьбы.
Детские письма, ножи, игрушки –
все на помойку, из жизни прочь.
...Звезды на небе - огни гнилушек.
Гостем кошмарным приходит ночь.
Кто-то хихикает под кроватью,
бегает, радостно вереща.
Роберта монстр, наконец-то, схватит.
Роберта некому защищать.

(с) Джезебел Морган

Если уже было - удалите, пожалуйста.

@темы: Дрожу под одеялом, Ночной Гость, Психическое

---

[Франциск любит тебя]

Параной-адвайсы личного произведения.

Warning! Большой размер, орфографические ошибки

На счёт последних двух - лично моё.

Чистая

@темы: Интернетик

---

небольшие изменения

[Графиня Барбосса]

Дорогие параноики и крипи-авторы, поскольку работ у нас в почте сейчас очень негусто, было принято стратегическое решение - перенести выкладку на понедельник 10 декабря, это будет последняя выкладка, работы будут приниматься соответственно до вечера понедельника (до 20:00 по Москве). Потом всё что есть будет представлено на суд общественности.
Всем удачи и вдохновения! Напугайте нас, пожалуйста, мы очень ждём.

@темы: Оргвопросы, крипи-фест

---

Помогите опознать НЁХ

[гильд-навигатор]

Привет, не знаю, насколько подходящий рамкам сообщества вопрос, но ребят, кто-нибудь знает, что

это

?
мы массово сломали голову и глаза об эту картинку, ужасно мерзкое существо =)

@темы: Что это было?, Тот, кто живёт в шкафу, Паранойя-арт

---

НЁХи вокруг?

[AVoice]

И угораздило же меня как-то раз забрести в это сообщество и начать читать всякие крипи-стори ТТ
Теперь мне везде видятся НЁХи. Мигает радио в маршрутке? АААА, призрак пришёл мстить всем нам!
Скрипит дверь на кухне? АААА, там какая-то хрень собирается сожрать мой холодильник, а потом меня!
Ветка постучалась в окно? АААА, нельзя спать, иначе меня съедят!
Я уж не говорю о том, что мыться в ванной теперь страшно (там же зеркало висит!), а идти в свою комнату через тёмную гостиную вапще панеко и жутики.
От этого вообще можно избавиться? Т___Т

@темы: Интернетик, Скрипы, стуки, шорохи АААА!!, Дрожу под одеялом, Навязчивые мысли