[paranoied]

Трус делится с нами историей с глубоким воспитательным подтекстом, и вероятно это будет последним, что он сделает...


Я умираю, анон.
Я умираю от обезвоживания, и мне некого винить в этом, кроме себя; я сижу в благоустроенной квартире, мне нужно только встать, налить себе стакан воды и выпить его, но я не могу.
Сколько человек проживет без воды?
Я живу вторую неделю, анон.
И у меня больше нет сил. Поэтому я решил больше не тянуть и прекратить этот кошмар.
Поговори со мной, мне страшно.
Или хотя бы выслушай.


В этом году душное, уродливое лето, выходишь из дома – и, несмотря на только что принятый душ, тебе уже нечем дышать, и ты обливаешься потом.
Разве я мог не согласиться с приятелем пойти после унылой работы в офисе на озеро?
Конечно, не мог.
И мы пошли. Вечером, и плевать было, что солнце уже садится, и что у нас только пара часов.

Берег озера был почти пустой: только мы, семейство с детьми да старый алкаш, лихорадочно лизавший пустую бутылку и смотревший по сторонам – не придет ли кто, способный подать ему несколько монет на опохмел.
Мы валялись на песке, анон, и не думали ни о чем. Все мысли были оставлены на работе, и в голове царила приятная пустота. Скажи мне, о чем ты можешь думать, если тебе только двадцать три и ты совершенно счастливый, скинув одежду и, окунувшись в воду, растянулся на песке, подставив тело последним солнечным лучам?

Тишину резанул крик.
Я никогда не слышал, чтобы так кричали. Это были боль, безнадежность и отчаяние, сплетавшиеся в клубок; только беспомощность и страх, только животный ужас, и этот ужас встряхнул меня.
Безысходность мурашками пробежала у меня по спине, и я вскочил.
Благообразное семейство пребывало в панике. Старшее поколение, представленное отцом и матерью, металось по берегу, а младший ребенок громко плакал, размазывая по лицу слёзы вперемешку с песком.
Я посмотрел вперед и тут же понял, что происходит.
На середине реки, захлебываясь и отчаянно визжа, тонула их старшая дочка. Девочка лет семи, отчаянно барахтавшаяся в толще воды, тянула руки.
И я понял – что она тянет их ко мне.
-Почему я не умею плавать!- отец верещал, как свинья, бессильно мельтеша по краю воды, то входя в чуждую ему среду, но тут же, теряя почву под ногами, выбираясь обратно, - почему?
_Сделай хоть что-нибудь, ты, уродливый мудак! Сделай хоть что-нибудь, выродок! Она же тонет!
Глядя на отца, я думал. Анон, мои мысли б были далеки от идеала – я успокаивал себя тем, что плаваю не так хорошо, чтобы вытащить утопающего.
Даже такого маленького.
В голове всплывали истории о том, что утопающие обычно тянут своего спасителя на дно, и в результате погибают оба.
Не вини меня, неизвестный.
Ты бы отдал свою жизнь за жизнь неведомого тебе ребенка?
Я - нет.
И сейчас я ненавижу себя за этою.
А мой друг был пьян и, находясь в состоянии прекрасного неведения, просто не осознавал, что происходит.
-Вы! Вы! Вы! – кричала мать, подбежав ко мне и тряся меня за плечи, - спасите мою дочь!
-Я не могу! Я не умею плавать.
Я врал, анон.
Никогда не ври, слышишь? Твоя ложь найдет тебя.
Ребенок смотрел на меня, навсегда уходя под воду.
Я помню этот взгляд.
Мне показалось?
Или я и правда видел, как на границе воды она едва слышно шепнула: «Ты мог…»

Я кое-как дотащил до дома своего пьяного друга и побрел к себе.
Жил я один, ждать меня было некому, и по дороге я забрел в магазин, дабы купить бутылку водки.
Мне нужно было это забыть.
Или хотя бы уснуть.
Совпадение или нет?
Но когда я вышел из магазина, пошел дождь.
Даже не так. Я вышел – и вдруг ливануло.
Стеной, с оглушающим шумом, с грохотом.
Тогда я думал, что мне послышалось, но в шуме струй я ясно различал: «Ты мог…»

Я вскрыл бутылку и отхлебнул из горла, подумав: «Забыть. Этого не было».
Но это было, анон.
Это - было.
И это вернулось, когда, наутро, я решил принять ванну.
Я просто наливал воду. Открыл кран и ушел.
Вернувшись, когда вода должна была налиться, я почувствовал какой-то странный запах.
«Что за черт!» - подумалось, и тут я понял.
Это был всего лишь запах вечерней стоячей воды.
И тут же я услышал тихий шепот: «Ты мог…»
Выскочив из ванной, я рванул на кухню, закурив на ходу сигарету. А после налил себе стакан воды.
Черт, анон, просто стакан воды.
И из него пахло речной сыростью.
Я могу рассказать тебе многое. Как по ночам в мою дверь звонили, а когда я открывал – то видел только отпечатки маленьких рук на двери да мокрые следы детских ступней на лестнице, ведущие к моей квартире и обрывающиеся у порога
Как я пробовал пить – но каждый раз я чувствовал запах реки и слышал шепот. Знаешь, анон, как будто шелест бумаги: «Ты мог…».
Когда я хотел выйти на улицу – начинался дождь. То мелкий, то проливной.
И каждый раз – «Ты мог…»
Я шел в церковь – но не нашел там ничего, кроме наглого попа и святой водицы, из которой мне шептало: «Ты мог…»
Я разыскал ее родителей – но пьяный отец просто закрыл передо мной дверь, и я слышал, как воет в квартире мать: «Ты не спас ее ублюдок, ты не спас мою дочку».
Я больше не могу. Я не могу пить вообще ничего – в любой жидкости я чувствую этот запах и слышу эти слова - и не могу заставить себя отхлебнуть сырую воду, пахнущую илом и тиной.
Моя коже съежилась и висит уродливыми морщинами, я не пью уже девять дней, я не могу помыться, и от меня воняет, как от привокзального бомжа.
С меня хватит.
Я пересилил себя, заткнул ванну и открыл краны, а после тут же ушел в комнату, забрался на диван с ногами и отвернулся к стене, уставившись в ноутбук, чтобы не видеть момента, когда вода затечет в комнату и затопит пол.
Скорее всего, я не переживу этой ночи.
Я пишу – и чувствую вонь озера, я слышу легкие шаги детских ног по залитому водой полу, и я знаю – когда я, наконец, не выдержу и обернусь, она посмотрит на меня и скажет: «Ты мог…».
Прощай, анон, и помни – твоя ложь найдет тебя.
А я… Я цепляюсь за глупую веру, что смогу вымолить у нее прощение.

Автор  Danielle Andare